коктейлями и отбрасывающими тьму лампочками: это придало необъяснимый флер их обществу, на каждую наложило суровый штрих карьеристки, что почти снесло крышу. Убирая их стол после их ухода, я продолжал по-собачьи принюхиваться, улавливая остатки их духов, мечтая обнаружить атом их промежностей. Статусно это бы перевернуло день, поставило бы его между уровней «лучший день в моей жизни» и «сегодня мне дадут», где первый ожидаемо проигрывает. Мои руки согревались о сидения их стульев, я ложил на них всю пятирню, и эта теплота почти осязаемо представлялась в ладони чей-то ягодицей, которую я мог явственно, через естественное сопротивление плоти, сжать.
Движение замерло на лестнице, связывающей желудки с едой, и на объединяющих посадочные места диагоналях, заказы ложились в блокнот через голову-транскриптор по линии ухо-рука сразу изо рта. Общение с Настей порезано до односложных, почти на пальцах сигналами фраз. И кажется, что научила всему: какие кнопки жать на кипере, а какие на терминале для оплаты, и что делать с чеками, которых нужно (ебать!) две штуки на один заказ: одну копию следует подписать цифрой стола, к которому относится бумажка, спрятать ее в нагрудный кармашек, откуда, в свободную минуту, спустившись, следует достать и положить в отдельную стопку чеков в у модуля сервант, в его левый угол, рядом с карандашами, ручками, забытыми навсегда скрепками, копейками мелочи, которых в последний раз, когда я туда заглядывал, было на несоблазнительных 15 рублей, и непонятно к чему относящейся документацией в желтой пластиковой папке (выпадет момент и можно будет полазить глазами и кожей по черным буквам и цифрам на белых листах бумаги, нескрепленных и наваленных в кучу, асинхронных, по краю щерящихся острым оскалом прямых углов), другую – подписать также и замешать в шейкер, стоящий тут же, в выносном шкафчике, в компанию черного POS-терминала между абзацев меню и псевдодезинфекционных подносов. И все равно, оглядываясь и не находя объект в зоне видимости встаешь в ступор, пускаешься в легкую дрожь, обуять которую можно единственно мыслями порицания Других, тогда в секунду возвращаешься к роли слуги и уже под плетьми-взглядами торопишься, спотыкаясь, роняя, путая, удовлетворить. Короткие эпизоды – редко исчезает надолго, и в ближайшее время эти припадки должны истончиться, сойти на нет обратно пропорционально растущей компетенции выученных механик, которые совершенствуются вплоть до зазубренной, то есть правильной, тональности лицевых мышечных спазмов, тянущих шутовскую, по-джокеру, улыбку, неспособной, кажется, сойти даже перед живой картиной распятых котят или горящих живьем.
Зазывала к вечеру снизу наполняется светом из фонарика и превращается в колеблющийся котировками рук маяк. Эффективность его до десятка новых «любимых» оценивается низко. Строгая группировка твердого тела заказов превращается на кухне в хаос. Нет ни одного стола, где сидел бы кто-то один, минимум пары, бурлению разговоров