ничего не может сделать, пока мал. Зато когда станет взрослым, скинет стражников в карьер, разделается с Вакати и освободит рабов. Так думал он тогда и пронёс эту мечту через всю жизнь. Но реальность оказалась сложнее детских грёз, поэтому ему до сих приходилось усмирять гнев, выжидая более удачный случай реализовать задуманное.
Солнце стояло в зените. К западу, над песчаным барханом, наматывали круги стервятники. Аскольд отстранил Салифа, заглянул вниз. На самом дне карьера копошились тёмные фигурки. Ему не нужно было приглядываться, чтобы понять: мотыгами машут самые крепкие из мужчин, женщины орудуют лопатами, опытные старики промывают руду через сита. А по спиральной тропе ползут молодые рабы, у каждого на плечах мешок, из которого сочится грязная жидкость. Кому-то из тех, что с мотыгой, выпадет счастье стать стражником. У женщин и стариков такого шанса нет.
– Чтоб к вечеру здесь были как минимум двое! – рявкнул Аскольд, ткнув пальцем в сторону столба. – Передай остальным.
Он развернулся и пошёл прочь, стараясь не думать о смятении, в котором оставил Салифа. Но в большей степени – о том, что привязанными к столбу окажутся ни в чём не повинные люди, потому что теперь стражники не станут ждать проступка, а схватят первых попавшихся. Так уже было и не раз.
Он вернулся в хижину, упал на застеленную верблюжьим пледом кровать. Должность главного стража позволяла меньше времени находиться на солнце, и за такой подарок Аскольд благодарил богов. Он не знал, какие они, боги, потому что рабов пригоняли из разных земель, каждый верил во что-то своё, а северных богов Аскольд не помнил. В памяти всплывали неясные образы исполинского молота и стены огня. Одно лишь слово засело в мозгу накрепко: «Гйоль» – волшебная река2, которой никто не видел, хотя других рек в тех краях в избытке.
Пошарил рукой в мешке из воловьей шкуры, который служил местом хранения продуктов. Захватил горсть сушёных фиников, кинул один в рот.
Он не раз беседовал о богах с Хаимом. Старик на долгие годы стал его единственным другом.
– Какие боги правят в тех краях, откуда ты родом? – спрашивал Аскольд в редкие минуты передышки. Всё остальное время, от восхода и до заката рабы рвали жилы в карьере.
Хаим улыбался, но в глазах таилась печаль.
– Бог един, и он везде, – загадочно произносил старик.
Аскольд сердился:
– Так вот почему ты здесь. У тебя всего один бог, конечно, он не может защитить тебя от чируви3! И как он может быть везде? Ты же не бывал везде. Где твоя деревня?
Хаим отхлёбывал мутной воды из глиняной чаши, задумчиво прикрывал глаза:
– Нет у меня деревни. Мой народ разбросан по всему миру. Когда-нибудь всевышний приведёт нас к земле Обетованной, но пока нужно ждать. Смирение, друг мой.
У Аскольда сжимались кулаки.
– Смиряются трусы! Боги любят отважных. А ты рассуждаешь,