княже, – радостно улыбнулся отрок. – Всё лучше, чем бражничать и пышками обжираться.
– Молод ещё – бражничать, – захохотал Святослав. – Да и стол протирать, поди, надоело, – глянул на сидящих неподалёку гридней, поддержавших гоготом своего князя.
Сделавшись серьёзным, Святослав стал подпевать седобородому, но не старому ещё гусляру, сильным голосом затянувшему сказание о подвигах славных русских витязей.
Пел гусляр с чувством и дружинники пригорюнились, когда услышали, как пал от меча дерзкого печенега русский богатырь, а кое-кто из них даже смахнул скупую мужскую слезу.
– Следующим летом хазар пойдём громить, – Святослав поднял кулак, дабы грохнуть о стол, и с трудом сдержал улыбку, узрев шустрого отрока, приготовившего тряпку, чтоб протереть возможную пивную лужицу. Куяб этот, – пренебрежительно высказался о стольном граде, – хазарский проходной двор, – оглядел окружение, – не успею я сейчас слово вымолвить, как завтра их каган всё знать будет. Я-то его предупрежу лишь перед самой битвой, когда поздно станет что-либо менять. А здесь купцов хазарских несметное число, а от них, знаю, некоторые бояре кормятся, – сурово оглядел притихших первых мужей Киева. – Не люблю я Куяб, и сделаю стольный град свой ниже по Днепру, а то и ещё дальше. Новгород я люблю, но он на границе княжества находится.
– А за что любишь, княже? – обнаглев и перепугавшись своего вопроса, заалел щеками отрок.
– Да за то, – снизошёл князь до ответа, – что народ новгородский от рода варяжского, и от них Русь пошла. Душно мне тут. Воздуха вольного не хватает, – отвернулся от отрока Святослав.
«Перепил ноне пресветлый, – мысленно ухмыльнулся воевода Свенельд. – Но речёт дельно. Мне по нраву».
– А этим летом вятичей умучивать пойдём. Обнаглели напрочь и дань мне слать перестали, – трахнул кулаком по столу опрокинув жбан, и подивился – куда делся расторопный отрок.
– Это да-а! – стали обсуждать новость гридни, запивая слова пивом и брагой.
– Подлецы, хужей печенегов эти вятичи, – вещал конопатый, себя шире гридень с оберегами на толстой шее. – Как в Киев приедут шкурами медвежьими, или другими какими, торговать, так прохода нашим поляночкам не дают, мухоморы лесные, – по примеру князя грохнул кулаком о стол и потом подул на него под смех товарищей. – Чего ржёте как козлы? Брюхатят девок почём здря, – хлопал осоловевшими глазками.
– Может, Бова, у них уд как у ведмедя громадный, – гоготал его приятель, от удовольствия притопывая ногой.
– Да уж. Ни как у тебя, Чиж, – плюнул в душу высокого худого гридня Бова, приведя в восторг десяток сидящих по соседству дружинников.
– Но-но! Полегче на поворотах.
Не обратив на Чижа внимания, продолжил:
– Но не ведмежата рождаются… Люди. Как пленим, всем уды, к лешему, повыдёргиваем.
– А зачем лешему стока? – опешил Чиж.
Народ гоготал так, что дрожали огоньки толстых свечей и масляных светильников