из головы, оставляя зарубки в памяти. Контуры перьев чесались – сила Феникса рвалась наружу.
Рихард выбрался за границы деревни на маленький уступ над пропастью, который когда-то показал дедушка. С этого места лучше всего были видны рассветы, закаты и тропы неспешной луны. Но лучше всего – город.
Лагенфорд, окружённый высокой стеной, упирался западным боком в скалы, восточным – в предгорья с широкими сочными лугами и несколькими деревеньками на них, а на севере терялся в дымке, уходя за горизонт. Серые черепичные крыши отражали небо и солнце, блестели, как начищенная монета. Тут и там развевались крошечные флажки на шпилях. Белели высокие стены университета почти на границе видимости.
Рихард завистливо вздохнул. В университет брали либо самых одарённых, либо из знатных родов, либо за большие деньги, а лучше всё и сразу. Даже если удача заметит юного Феникса, он, не обладая ничем из этого, вряд ли бы мог туда поступить. Он до сих пор не знал, чего он хочет, что может, чем будет полезен обществу. Да, сложно понять себя, даже если и прошёл инициацию. Хотя одно мальчик знал наверняка: больше всего он мечтал посетить разные уголки мира, увидеть как можно больше людей, полюбоваться на все доступные архитектурные строения и насладиться всеми погодными явлениями. Да кто ж ему это даст.
Темнело. Забрезжили первые звёзды. Голодный живот просил ужин, но вот разум желал пробыть на скале подольше, впитать в себя все краски доступного кусочка мира, запечатлеть их в памяти, будто в последний раз. В домах начали светлеть окошки – жители зажигали масляные фонари, пока можно, пока не пришла ночь. А окна самых послушных блестели бело-голубоватым. Именно фонари со светлячками разрешали держать даже ночью, чтобы не тревожить стражу – Теней, так сильно не любивших живой огонь.
Мальчик сгрёб горсть мелких камешков, болтая в воздухе ногами, принялся по одному бросать кругляши в пропасть перед собой, считая, сколько пройдёт до стука. Но с города глаз не сводил. Он пытался угадать, в каком следующем окошке вспыхнет свет. Сегодня удалось целых два раза, но до этого почти никогда.
– Интересно, люди в этих домах счастливы? – проговорил он и улыбнулся, когда в намеченном им окошке мелькнул белый фонарь.
– А ты – счастлив?
Рихард так и подскочил, едва не сверзившись в пропасть. Отец стоял в нескольких шагах от него. На щеке виднелся красноватый след от подушки, волосы растрёпаны, длинная рубашка поверх обычной фениксовой жилетки из несгораемой ткани застёгнута не на те пуговицы.
– Так что же, сынок, счастлив ли ты? – Нолан присел, скрестив ноги, закрыл глаза, поднял голову и сделал глубокий вдох. Улыбка осветила худое, немолодое лицо, помятое со сна.
– Да, папа, – тихо ответил мальчик, зачерпнул ещё горсть мелких камешков, сыпанул их все разом.
Трик-трак-крык-шур-рх – покатились они по скале, скрывшись в зарослях цветущего кустарника. Рихард перегнулся посмотреть, хотя уже было слишком темно, но почувствовал, что отец за ним наблюдает, будто оценивает, достаточно ли