спорщицы в спину, но он уже будто и не слышал, просто шёл, куда глаза глядят.
Тяжесть на плечи навалилась, к земле прижала, будто чёрт на них сидел да шептал слова нелицеприятные. Что хоть в узел он завяжись, а навсегда «ордынцем» останется. Что не подвиги человека делают, а начальственное одобрение. Что хоть именованием ему великую славу уготовили, не сдюжит, не добьётся. Что бросить нужно, смириться, бессилию своему отдаться, пойти, что ли, правда в пекари. Все так живут, и он уж как-нибудь проживёт, пока не помрёт от старости…
Волшба ли то была, наваждение, но часы пролетели единым мигом. Солнце за край земли закатилось, месяц показался. И уж не посад позади, а лес возле дороги торённой, разбойниками облюбованной.
Велеслав зябко поёжился, встряхнул остывшую кольчугу. Хотел в город обратно брести, да голоса услышал, а один из них – уж больно знакомый. В кустах схоронился, уши навострил.
– Ты, Некрас, не серчай! – взмолился один их лиходеев. – Коли бы он просто в кольчуге был, так я бы в шею метил! А он как чуял – под рубахой спрятал!
– Учуял, ишь ты… – подхватили другие нестройным хором. – Не зря, что ли, ведьминым внучком прозвали?
– Да тихо вы, – Некрас поморщился, будто что горькое выпил, – раскудахтались. Вовсе я на тебя, Неждан, не серчаю. Может, оно и к лучшему. Ничего-то мне этот мальчишка не сделает, пока сотник его плату золотом, а не кровью принимает. Успеем ещё поквитаться.
Ежели бы Велеслав такое услышал, когда в стражу только пристроился, то счёл бы услышанное злым наветом. Мол, сотник, всей стражи начальник! Уж он-то должен по делам судить, а не по кошельку! Вот только теперь, спустя столько душегубов опушённых, такой расклад единственным объяснением виделся.
– Ешьте и пейте, ребятушки! – тем временем Некрас хлебосольно раскинул руки над яствами разнообразными, – это наш город, и никому того не изменить, не исправить!
Злость такая взяла – словами не описать! Ещё и глумится, пройдоха! Что он там в ночи про честный бой говорил? Вытащить бы сейчас меч да срубить голову бесстыжую… да только как бы ни хотелось Велеславу для Некраса справедливого воздаяния, жить ему тоже хотелось не меньше. Не бывало такого, чтобы один с десятком управился. Оставалось лежать да зубами скрипеть от досады.
– Так уж и ничего? – голос над поляной раздался, разбойники аж подпрыгнули.
Шагнул в свет костра степняк в парадном кафтане, золотыми бляхами расшитом, да шапке, мехами отороченной. Волос чёрный, до пояса, взгляд орлиный – как добычу высматривает. На поясе сабля висит, каменьями самоцветными изукрашенная.
– Ты кто такой будешь? – Некрас вальяжно назад откинулся, как волк заплутавшего зайца рассматривая.
– Звать меня Хан, – отвечал степняк, ни толики страха не выказывая, – да только на кой моё прозвание тем, кто не доживёт до рассвета?
– Какой ещё хан? – рассмеялись разбойники, развеселились, – так где ж твоя орда, хан?
– На вас и одного меня хватит, – улыбнулся Хан широко, открыто, да только жуть пробирала от этой улыбки.
Оскорбились лиходеи, с мест повскакивали, кистени да клинки