каждому, что меня когда-то звали Эндрю Макнил и что кто-то на этом острове убил меня.
Чарли отводит взгляд в сторону и качает головой, и тогда в животе у меня начинает ворочаться что-то холодное, дрожащий темный ком беспокойства. Когда старик снова достает свою флягу и протягивает мне, я принимаю ее без возражений, пью и передаю обратно. Он делает куда более длинный глоток, чем раньше, после чего долго и шумно втягивает воздух и снова смотрит на меня.
– Мы солгали тебе. Вот в чем дело. Двадцать пять лет назад здесь действительно погиб человек. Он утонул. – Чарли смотрит поверх моего плеча на скалы. – Его звали Эндрю.
Глава 4
Конец сентября 1993 года
Роберт
«Все мы в чем-то виноваты», – всегда говорил мой отец. Но самый большой грех – это страх. И то, что мы никогда не смотрим ему в лицо. Разумеется, это был не его грех. Только мой. Этим утром солнце стоит высоко. Оно зажигает серебристо-белые искры на редких брызгах над волнами. С этой высоты океан кажется бесконечным, как небо. Голубой и спокойный. Но приближаются бури. Я угадываю их по брызгам, сдуваемым с гребней волн, и по белым гребням, катящимся к горизонту. По медленному, неуклонному исчезновению дневного света с небес, с каждым днем все более раннему. И ощущаю их в воздухе и на своей коже. Трепет. Дрожь давнего страха.
Сегодня на горизонте нет ни одной лодки, но я вижу «Единство», разукрашенное красными и белыми полосами, – оно возвращается на стоянку в Баг-Фасах. Кейлум тоже видит его и мчится вдоль береговой линии, вздымая воду, ветер подхватывает и уносит вдаль его заливистый смех. И что-то в моей груди сжимается от надежды.
Когда-то, много лет назад, я вот так же стоял на мысу и смотрел на тот же океан. Я был одинок, испуган и полон отчаяния. Но уже тогда поклялся, что вернусь снова. Я вернусь, несмотря на штормы. Несмотря на страх. Несмотря на отчаяние. У меня была надежда. Потому что я каким-то образом знал, что однажды все будет по-другому. Однажды я перестану бояться. Я вернусь. И все будет хорошо.
И вот я здесь.
В дни, когда я не уверен в себе, – когда задаюсь вопросом, зачем я вообще вернулся на острова, – прохожу по этому мысу до самых границ моей собственной арендованной земли и вспоминаю, как оно было в Абердине. Это мрачное здание без окон, полное шума и крови. Столешницы из нержавеющей стали и вонь рыбьих кишок, которую я никогда не мог смыть с себя, как ни старался. Чувство тяжести в груди (то удушье, которое я испытываю, глядя на океан, – это далеко не то же самое). И это не сравнится с тем чувством, которое я испытываю, когда иду по Ардхрейку, когда смотрю на землю, на свое стадо неподалеку или на пастбище за его пределами, на их черные гебридские шубы, выбеленные солнцем.
«Ни один мой сын никогда не станет фермером».
И возможно, это правда, потому что я не чувствую себя таковым. До сезона спаривания овец осталось меньше месяца, а я уже уверен, что все пройдет плохо, что я найду способ все испортить. Лето было влажным, а урожай ячменя и овса слишком мал – ни то ни другое не даст достаточно корма, чтобы продержаться до зимы. Слишком часто, когда