лучшее решение, однако сейчас оно казалось самым правильным. Я фыркнул и показал ему язык, не желая отвечать на вопрос.
– Так по-детски.
– Я и есть ребенок, – пробурчал я и наполнил кубок новой порцией вина, после чего тут же с напором спросил: – Кто ты такой?
– Про меня еще успеем поговорить. Лучше расскажи, кто ты такой и как оказался посреди грозы на той поляне. – Парень лениво потягивал вино, наблюдая за мной сквозь поверхность кубка. Одним пальцем, с которого слетали искры магии, он чуть постукивал по нему.
– Я так понимаю, выбора у меня нет?
– Выбор есть всегда, но стоит ли его делать сейчас? Если решишь, что в лесу одному тебе лучше, я не буду задерживать. Не в моих правилах запирать друзей в четырех стенах. Так что, каков твой выбор?
У меня его нет.
Промелькнуло в голове, но хватило ума промолчать. И я начал свой рассказ.
Мы с отцом сбежали из деревни, когда гроза только начала расходиться. Жили в самой глубине леса – небольшом поселении Сарти́саг на двадцать семей. У нас было свое хозяйство – мы взращивали пшеницу, кукурузу, даже виноград, из которого делали вино. Многие существа – джинны, оборотни, которые в отличие от вурхэ́нгсонов уже рождались с магией перевоплощения, дриады – съезжались с других континентов и покупали алкоголь.
У нас приобретали товары, с нами дружили, но нас не защищали. За последние несколько недель на поселение нападали пять раз, умерло тринадцать сатиров. Что-то темное, злое, древнее приходило в деревню под покровом ночи и уносило наши жизни. Наутро в кроватях находили лишь оболочку – бездыханное тело, в котором не было ни капли крови. В ту ночь я, почти заснув, услышал шорох и слабый стон, доносившийся с окраины леса. Стараясь не разбудить сородичей, тихо выскользнул наружу и побежал к отцу, который отдыхал в соседнем шатре. Дети, мужчины и женщины ночевали по отдельности, лишь молодые сатиры могли объединиться под покровом ночи в одной лачуге, чтобы не смущать остальных. Нам категорически запрещалось любое проявление чувств. Мы считали нежность, любовь и привязанность болезнью, которую невозможно излечить. Стоит лишь единожды дать слабину, как путь назад, к отрезвленному от чувств разуму, будет перекрыт. Одному, знаешь ли, лучше. Как только я ворвался в шатер к отцу, попивавшему вино из кубков с друзьями, он молча с ними переглянулся.
– Клерс, что-то случилось?
Не успел я произнести и слова, как со стороны леса послышался вой, после чего последовали испуганные крики – кто-то обращался к богам, умоляя спасти их жизни. Шум и возгласы стихли так же быстро, как и возникли, лишь слабый стон становился все ближе. Я чувствовал, как нечто медленно приближалось к нам. Ветки ломались под чьим-то тяжелым шагом, ветер, завывая, поднимал пыль с земли. Крепче прижался к отцу, который успел достать нож, хранимый под матрасом кровати. Он завел меня рукой за себя, выставив острие вперед, готовясь к атаке.
Тихий смех прозвучал около уха. Вздрогнув, я повернулся, но увидел