студенты Урбана-Шампейн чувствовали себя в аудитории изолированными. Точно так же обычай называть ураганы в честь женщин не был введен каким-то одним человеком. Эти институциональные факты возникают в результате сотен отдельных решений разных людей. Но это распределенное в пространстве и времени происхождение не уменьшает пагубности микроагрессии, заложенной в окружающей среде, – на самом деле оно может ее усугублять. Мы вернемся к этому моменту в главе 3, когда обратимся к моральной ответственности за распределенный вред.
Итак, от Сью нам досталась таксономия микроагрессии. Микроагрессии бывают трех видов: микроотмены, микрооскорбления и микронападения. Они также задействуют три механизма: вербальный, невербальный и средовой. Как я уже сказала, в следующей главе я буду выступать за внесение некоторых изменений в эту систему (а именно за исключение категории микронападений). Но пока мы просто познакомились с последними достижениями в области теории микроагрессии. Оставшаяся часть этой главы прояснит некоторые распространенные вопросы и заблуждения, касающиеся микроагрессии.
Часто задаваемые вопросы
Действительно ли микроагрессия наносит вред? Конечно, мелкие обиды раздражают, но каким образом кто-то может понести ущерб?
Большинство философов исходят из «контрфактического» понимания «вреда»[41]. Когда мы хотим понять, наносит ли действие кому-либо вред, то спрашиваем: было бы этому человеку лучше, если бы этого действия не произошло? Столкнуть вас с лестницы – значит явно причинить вам вред, потому что вам было бы лучше, если бы вы не упали.
Микроагрессия может быть вредна именно таким образом. Иногда единственное, казалось бы, незначительное происшествие врезается в память человека так, что оказывает влияние на его жизнь. Рассуждая контрфактически, если бы этого не произошло, его или ее жизнь была бы лучше. Философ Саба Фатима вспоминает случай в начале своей преподавательской карьеры, когда студентка из другой группы услышала, как она говорила о предстоящем экзамене и приказным тоном велела ей «идти сюда». Фатима вспоминает:
Это был краткий приказ. Я помню, как стала накаляться – то ли от гнева, то ли от растерянности, не могу сказать точно. Я среднего телосложения, у меня коричневая кожа, и у меня есть видимые признаки того, что я иммигрантка. Возможно, она решила, что я уборщица и случайно увидела материалы экзамена. Я понятия не имею, за кого она меня приняла[42].
Фатима признает, что инцидент кажется относительно безобидным. Но воспоминание о нем осталось у нее, как мы видим, на годы. Этот случай способствовал навязчивому ощущению паранойи. Что именно имела в виду неуважительная студентка? Может быть, Фатиме каким-то образом не удалось проецировать педагогический авторитет или дело было только в собственных предубеждениях студентки? Такого рода паранойя вредна для развивающейся карьеры, и Фатиме было бы лучше, если бы этот инцидент никогда не имел места. Таким