могил – так приучила нас наша история. И вот теперь афганская эпопея заставила выработать целую систему мер организации государственных похорон каждого погибшего на войне.
С одной стороны мы как бы поднялись на ступеньку выше по пути цивилизации и гуманизма. Но, с другой стороны, неповоротливость нашей бюрократии общеизвестна. А в таком деликатном деле необходим тонкий душевный механизм взаимоотношений власти, военкоматов, места работы или учебы погибшего, его семьи. Как эту деликатность соединить с нехваткой средств на все атрибуты и процедуры? Где найти таких «гибких» чиновников, которые бы способны совместить чувство с параграфом инструкции. Вот и получилось: где-то неутешное горе матери смягчалось от деликатного обхождения, а где-то подливалось масло в огонь чиновничьим выговором: «Вы же говорили, что прибудет на панихиду человек 30, а их тут – за сто!». Это, конечно, крайний пример нравственной глухоты, когда даже во время траура наносится ненароком обида. А сколько обид начинается после траура! Сколько их нам приходилось читать в материнских письмах! Про забытые обещания поставить памятник на могиле. Про бесконечную переписку по поводу затерявшейся награды. Про разные версии обстоятельств гибели. Даже про захоронение под чужим именем (не могло обмануться материнское предчувствие: не ее сын был в цинковом гробу, который нельзя было вскрывать).
О, матери погибших «афганцев»! Эта тема также пройдет в нашей книге, являясь частью замысла о «последних из СССР». Можно даже признаться, что именно материнские письма – а они-то и были основным источником изучения и «воскрешения» павших, – подтолкнули к мысли о необходимости сохранения памяти не только каждого отдельного имени, но и всего поколения, как уникального социально-психологического явления, рожденного и выросшего в относительно спокойный и благополучный период истории нашей страны и воспитанного в духе служения высоким идеалам.
Родили это поколение и воспитали матери, в детстве хлебнувшие все «прелести» военного и послевоенного времени середины ХХ века. Уходит время, и меняются на земле люди, вещи, травы и деревья, слова, мысли и песни, названия, конституции и привычки. Уже иному современнику, утром нажимающему кнопку с пьезоэлементом, трудно представить, что рядом с ним живет (еще живой) человек, в детстве добывавший огонь с помощью кресала. Нет, он не ровесник неолита. Просто он выходец из той военной бытовой нищеты, когда даже спички считались роскошью.
Знающие истинную цену каждому куску хлеба, каждой бумажной игрушке, сделанной своими руками для украшения елки, каждому слову с трибуны, из репродуктора, на странице, эти люди готовили своих детей, рожденных в благополучное время, для хорошей жизни. Уверенность в ней была повсеместная. Во-первых, невозможно было представить, чтобы в обозримое время возникла еще одна такая же война (а только она могла помешать строительству хорошей жизни). Во-вторых, признаки улучшения намечали цены; вот законодательство о приусадебных участках,