едва различимый на фоне ее шерсти, был крошечным, сереньким и почти беззащитным. Его хрупкое тельце, не больше ладони, было покрыто пушком, едва заметным, как легкий налет. Маленькие лапки, похожие на бутоны, неуклюже шевелились, ища опору. Глаза, еще закрытые, небесно-голубые, сверкали в лучах света, а маленький носик, острый и влажный, то и дело непроизвольно подергивался. В тишине комнаты раздавался слабый писк, едва слышный, но наполненный беспокойством и жаждой тепла. Мурка нежно прижала котенка к себе, закрывая от яркого света. Ее тело согревало маленького пушистика, а глубокий и успокаивающий гул дыхания убаюкивал его к спокойному сну. Сердечко, едва бившееся в груди котенка, отбивало ритм жизни, уверенное и спокойное, потому что рядом была мама, ее тепло и защита.
Григорий Ефимович, чьи морщины, словно карта прошедших лет, рассказывали истории о суровых зимах и щедрых урожаях, проснулся не от привычного скрипа половиц, а от тихой, чуть дрожащей песни. Она пробиралась сквозь щели в старой раме, словно лесная птичка, заблудившаяся в доме. В воздухе пахло свежестью утренней росы и настурцией4, растущей у крыльца. Он приподнялся на локте, осторожно, чтобы не спугнуть хрупкий звук. Сердце стучало в груди от неизвестности. Глаза, привыкшие к сумеркам деревенской избы, еле различили Мурку, которая лежала на куче старых одеял в красном углу5. Ее пушистая спина немного подергивалась, и он увидел, как из-под нее выглядывают маленький котенок. У Григория Ефимовича перехватило дыхание. В доме произошло чудо. Мурка, его старая и преданная кошка, принесла потомство. В тишине деревенского утра, окутанного туманом и шепотом ветра, родилась жизнь.
– Ирочка! – Григорий Ефимович прошептал, стараясь не разбудить спящее чудо. – Ты только посмотри!
Ирина Петровна, уже одетая и собирающаяся на работу, подошла к нему, присев на корточки.
– Ох, ты ж какой пушистый! – прошептала она, ласково почесывая котенка за ушком. – А как тебя звать – то, крошка?
Григорий Ефимович, все еще под впечатлением от солнечного луча, разбудившего его и подарившего такое чудо, ответил:
– Солнышком, конечно! Он как солнечный луч, такой же теплый!
Ирина Петровна улыбнулась, но покачала головой:
– Солнышком? Нет, он Барсик! Настоящий Барсик, храбрый, игривый!
Она нежно почесала котенка за ушком, и он в ответ промурлыкал, подставляя голову под ее ласковую руку.
– Ну что ж, Барсик так Барсик, – Григорий Ефимович согласился, невольно улыбаясь. – Пусть будет Барсик.
Котенок открыл глаза, увидел их и резко подскочил, превратившись из спокойного клубочка в пушистую ракету. Он заверещал, заметался по ковру, и в миг оказался у ног Ирины Петровны, требуя внимания и игр.
– Вот видишь! – Ирина Петровна улыбнулась, поднимая Барсика на руки. – Настоящий Барсик!
Григорий Ефимович смотрел на них и чувствовал, как теплота распространяется