младшего брата. Характером ты всё больше походишь на зятя! – С этими словами он чиркнул спичкой и зажёг трубку второй госпожи. В её взгляде мелькнула лёгкая улыбка, ей очень нравилось, когда Чэн Фэнтай ухаживал за ней с подобной сердечной теплотой, словно безропотно заискивая. Вторая госпожа раздула пламя в трубке и затянулась дымом, однако с губ её сорвалось следующее:
– Думаешь, раз я отпустила служанку, то не могу о себе позаботиться? Господин, который так назойливо спешит услужить другому, вряд ли вызовет почтение.
Чэн Мэйсинь взяла дольку мандарина и со смехом сказала:
– Невестка не осознаёт, как горячо её любит младший брат.
Вторая госпожа взглянула искоса на Чэн Фэнтая, выказывая своё неодобрение, но улыбка на её лице не померкла. Чэн Фэнтай всегда небрежно улыбался, но на сей раз за его улыбкой стояло настоящее веселье. Две эти женщины – одна разговаривала по-шанхайски учтиво, другая царапала[11] слух своим северо-восточным говором – обменивались репликами, будто исполняли театральную комедию. В задней комнате проснулась после дневного сна третья младшая сестра Чача-эр[12]. Протерев глаза, она подняла дверную занавеску и вошла, но, увидев старшую сестру Чэн Мэйсинь, остолбенела и тут же собралась вернуться к себе. Чэн Фэнтай замахал рукой, подзывая её:
– Чача-эр, подойди.
Чача-эр с неохотой подошла к Чэн Фэнтаю, по натуре она была девочкой одинокой, с чистой душой и с самого детства не ладила со старшей сестрой, поскольку презирала характер и замашки последней. Чэн Фэнтай похлопал себя по колену, и Чача-эр тут же уселась на него, в смятении уткнувшись лицом в грудь второго брата, не глядя на Чэн Мэйсинь. Чэн Фэнтай обнял её за талию и встряхнул пару раз, затем, нахмурившись, сказал:
– К нам приехала старшая сестрица, почему ты её не приветствуешь, а? – Однако в голосе брата не было ни намека на упрёк. Чача-эр пробормотала что-то себе под нос, и это можно было расценить как вопрос, хорошо ли поживает старшая сестра.
Будь они в их старом шанхайском доме, Чэн Мэйсинь давно уже начала бы браниться. Однако она хорошо знала нрав Чэн Фэнтая, и, хотя он всегда ревниво оберегал всех сестёр, настоящим светом в оконце для него была лишь эта Чача-эр. Чача-эр смирно, будто маленькая кукла, устроилась в объятиях Чэн Фэнтая. Вместе они прошли через тёмные и страшные годы юности. Чэн Фэнтай хлопотал вокруг Чача-эр, словно наседка возле птенчика, и сердечная привязанность брата и сестры была самой крепкой среди них. Ругать Чэн Фэнтая можно сколько душе угодно, но задеть хоть словом Чача-эр значило ранить Чэн Фэнтая в самое сердце, и он начинал сердиться. Всё переменилось до неузнаваемости, и Чэн Мэйсинь не желала вызвать неудовольствие младшего брата, крупного коммерсанта. Ей оставалось лишь бранить Чача-эр про себя: она обзывала ту дворняжкой, не знающей приличий, точь-в-точь как её мамаша-дикарка, такая же дрянь. С улыбкой она наблюдала, как ласково единокровные брат и сестра обнимали друг друга, сама же подумала презрительно: «Один – сын певички, другая –