и рядовому Джанибекову Батыру.
– Так, значит, все воюешь, гад? – сказал капитан открывшему глаза эсэсовцу. После чего взял в руки автомат: – Aufstehen!
Немец, что-то хрипя, с трудом поднялся. Тишину леса разорвала очередь. Когда эхо от нее стихло, Рекс подошел к телу, обнюхал и задрал заднюю лапу.
Эсэсовцев Исаев ненавидел всеми фибрами души.
Когда летом 41-го еще с тремя пограничниками и приставшим к ним десятком красноармейцев выходили из окружения, в лесном массиве под Тернополем, за прорванной немцами линией обороны они наткнулись на остатки полевого госпиталя. Всех раненых с врачами расстреляли в упор и искромсали штыками, а у двух изнасилованных медсестер отрезали груди. Рядом с одной из убитых девушек валялся забытый кинжал с гравировкой на клинке «Meine Ehre heisst Treue» и чем-то вроде молний на рукоятке. Здесь же эти нелюди и жрали. На соседней полянке с родником, истоптанной сапогами, были разбросаны обертки от галет и консервные банки.
Очередной раз, Исаев столкнулся с ними уже в разведке. Возвращаясь из ночного поиска с «языком», группа заплутала и под утро вышла к небольшому полесскому[8] селу. Между селом и залегшими на опушке густого ельника тремя разведчиками дымилось легким туманом озеро. Исаев хотел послать в село бойца, чтобы определить место, но не успел.
По дороге оттуда к водоему запылил бронетранспортер со знакомыми молниями на борту, а за ним – крытый тентом грузовик.
На другом берегу они остановились, донеслась лающая команда, после чего из кузова выпрыгнули солдаты. Громыхнул задний борт, и вскоре у уреза воды стояли два десятка селян: женщин, стариков и детей. Самых маленьких матери держали на руках.
Из кабины вышел офицер в фуражке с высокой тульей и черной униформе. Став напротив, зачитал какую-то бумагу. А после, отойдя в сторону, махнул рукой.
– Ду-ду-ду-ду! – задробил станковый пулемет бронемашины, глуша крики ужаса и боли. Когда все было кончено, солдаты из винтовок добили раненых, заурчали моторы, и палачи отправились назад.
В бессильной ярости разведчики сжимали кулаки, у Николая из прокушенной губы скатилась рубиновая капля…
Тряхнув головой и отбросив ужасное видение, капитан направился к мотоциклу. Вскоре он рокотал дальше, в лицо упруго бил ветер.
Когда шар солнца наполовину скрылся за горизонтом, а на землю опустились вечерние тени, «Цундап» въехал на каменный, с парапетом мост, пересекавший реку, за которой раскинулось небольшое местечко. С указателем «Чески брод», шпилем костела в центре и россыпью красных черепичных крыш.
У опущенного шлагбаума за мостом мотоцикл остановился, вышедший из будки конопатый ефрейтор проверил у Исаева документы.
– Значится домой, товарищ капитан? – вздохнул, возвращая.
– Получается так, – застегнул нагрудный карман Николай.
– А мне еще трубить два года.
– Это почему?
– Приказ такой вышел, нам зачитывали. Кто не дослужил срочную до войны, обязан дослужить. Фронт не учитывается.
– Соболезную, а где у вас тут