Потом сел на каменную скамью и уделил внимание тому, что болезненно стучало в голове.
Сегодня выпал редкий шанс примирить Кярса и детей Мансура. Примирение часто требует компромиссов, так что их будет немало. Надеюсь, больше с той стороны, поскольку благодаря моему замыслу у нас на руках была сильная карта: сама Святая Зелтурия.
– Видела бы ты меня сейчас, Мелоди. Если буду жив, я спасу это царство, так же как спас Сирм – дважды.
Сказать легко, труднее поверить. Но кто-то должен продолжать верить и цепляться за надежду. Пока Сади, как обычно, предавалась унынию, а Кярс отвлекался на свои слабости, я должен оставаться непоколебимым. Не только ради них, но и ради всех в этих краях.
Но это тяжело. Хотя я и не показывал вида, в душе продолжал бурлить яд из-за всего, что я потерял. Горечь запеклась внутри. И, как и Сади, я хотел сбежать. Это даже не моя страна. Но это мой священный город. Как я могу позволить Сире захватить его? Как могу назвать себя верующим в Лат, если позволю презренному орудию Хаввы разрушить храмы наших святых?
Я дал обещание служить Лат, когда она воскресила Сади, и собирался сдержать его. И Сади я тоже буду защищать, чего бы это ни стоило. Я верну трон Кярсу, потому что он будет править во имя Лат, придерживаясь Пути святых, как и все Селуки. Таков мой священный долг, и как бы ни было тяжело, я его исполню. Так поступают настоящие мужчины. Так поступают янычары. А в глубине души я навсегда останусь янычаром, которого Тенгис, мой отец, научил защищать добродетель и никогда не отступать.
В моей жизни бывали времена слабости, когда я позволял себе плыть по течению. Но сейчас не тот случай. Перед нами стоял огромный, как гора, вызов, но я был готов одолеть его. Я первым окажусь на вершине, возглавив атаку. А если сомнения будут кусать меня за пятки и я не смогу больше подниматься, Кинн отнесет меня на эту треклятую гору.
Вспомнив о Кинне, я заметил, что он смотрит на меня сквозь густой пар. Радужный птах стоял на плитке, наклонив человеческую голову.
– Я тебя вижу, птах.
Он подошел и плюхнулся рядом со мной.
– Он здесь.
– Кто?
– Старшенький Мансура. Он прибыл утром, переодетый пастухом.
– Хурран? – Я поскреб намасленную бороду. – Зачем ему это?
– Скорее всего, чтобы составить непредвзятое мнение о городе. – Кинн вздохнул в точности как евнух, которого я когда-то знал. – Мало того, что я должен шпионить и таскать тебя на себе, так, похоже, и думать за тебя тоже придется.
– У меня слишком много забот, так что твои мысли будут очень кстати. Где Хурран сейчас?
– В кофейне неподалеку.
Я вытерся, оделся и последовал за Кинном в кофейню на третьем этаже желтого купола, стоявшего на небольшом холме. В такой ранний час там было немноголюдно. Ни посетителей, сидящих на разноцветных подушках вокруг низких столиков, ни уда, ни ситара, чтобы успокоить разум, только вездесущая песня дронго.
Кинн указал крылом на Хуррана, долговязого, сутулого человека с мягкими чертами лица и русыми волосами. Он был в бежевом