на Кавказ основывался на том, что Ленинград и Одесса будут заняты до 15 сентября. Оба этих плана провалились. На конец сентября германская армия имела 400 дивизий всех родов, кроме того, 1 500 000 человек в организации Тодта и 1 000 000 человек различных резервов ВВС, включая пилотов, наземные команды, ремонтные отряды… Во Франции в настоящее время находятся 20–22 дивизии, большей частью ландштурм. Личный состав очень неустойчив… имеются случаи дезертирства. В начале октября отряды, находившиеся в Бордо и к югу от него, были оттянуты на Восток.
(Радиограмма Центру. 1941 г.)
– Итак, кто же он все-таки, этот Пакбо? – Дорн в упор смотрел на Сисси. – Где вы с ним встречаетесь?
– Когда как. Иногда в «Вехтере», реже – на вокзале Корнавен.
– И он не упоминает об источниках?
– Он и о себе мало что говорит.
– Все-таки он чертовски хорошо осведомлен! Понемногу начинаешь верить, что сам Борман делится с ним секретами.
– Он часто бывает в Германии.
– В гостях у Бормана?
– Я этого не сказала.
– Но подумали. И еще вы подумали: а не отправляется ли он прямо с вокзала на Тирпицуфер? Не так ли, Сисси?
– Он не похож на провокатора.
– Слишком умен? Тонок? Образован?
– Пожалуй…
– В абвере давно избавились от дураков… Ну что ж, до завтра, Сисси. И попробуйте все же что-нибудь разузнать.
Сжатые тонкие губы. Глаза с черными густыми ресницами. Упрямый подбородок. Сисси всем своим видом демонстрирует недовольство: сколько еще можно говорить о Пакбо! Пора решать: верить или не верить.
Дорн проводил ее взглядом и встал со скамейки. Голуби шарахнулись из-под ног, отлетели подальше, Сквер был пуст, и он не спеша, выбирая самые дальние дорожки, вышел на улицу.
«Кто же вы такой, господин Пакбо?»
Официально Отто Понтер, Пакбо, числился свободным журналистом, сотрудником бернских и женевских изданий. Статьи его в газетах и журналах не отличались глубиной и богатством фактуры. Обычные писания на злобу дня. Это не Гермес, поражающий читателей новизной фактов и суждений! Среди знакомых Пакбо немало немцев, и отнюдь не все эмигранты. Сисси на днях видела его в обществе господина, хорошо известного своими близкими отношениями с женевскими нацистами.
Минуя набережную, Дорн вышел к библиотеке и, свернув за угол, медленно направился к центру, кариатиды, серые от дождей и голубиного помета, нависали над головой; зеленые и красные крыши, словно клоунские колпаки, подставляли ветру немые бубенчики флюгеров. За сеткой дождя впереди маячил на развилке улиц черный храм, похожий на крематорий. Дорн с тяжелым сердцем свернул еще раз и через узкий переулок выбрался на рю де Лозанн, где на седьмом этаже дома 113 находилось его издательство.
В конторе его ждал Тейлор. Мокрый, с волосами, прилипшими к угловатому черепу, он был весел, улыбался, показывая крепкие зубы. Дорн, поддаваясь его настроению, оттаял, но, когда Тейлор ушел, неоплаченные счета, лежащие на конторке, попались на глаза, и осень с ее изматывающими дождями