не крестьянину! Страннему!
«Странними» в селе называли посторонних крестьянам, приезжих, безземельных, бедняков, батраков и ремесленников, работавших по найму. Каждый из маленьких кандалинцев привык, подражая старшим, презирать «странних».
Расцепившись, они снова сцепились. Вукол оказался более гибким, успел неожиданно рвануть Ваньку на себя, отчего тот внезапно упал на колени, причем, падая, нечаянно ударил противника локтем в лицо. Разъяренный Вукол подмял силача под себя.
Их розняли. Начался гвалт. Кричали, что Вукол неправильно ударил. Но у него под глазом вздулся синяк: бить «по рылам» тоже считалось недозволенным.
Тогда Ванька заворотил рукав рубахи и показал синяк на руке – след «пожатия» руки Вукола.
Это тотчас изменило общий взгляд на новичка.
– Вот он какой! Только один раз жамкнул – и всю пятерню отпечатал!
– Тише! – закричал Ванька, отряхиваясь и надевая поддевку. – Бой был вничью! – И вдруг, дружелюбно улыбнувшись, протянул руку Вуколу: – Не сердись! У нас обычай – новичков в бою испытывать! Я – Иван Челяк, сын мельника Амоса! Меня еще никто с ног не сваливал: люблю таких, хоть ты и странний! Как зовут?
– Вукол! – ответил новичок, принимая протянутую руку.
Раздался взрыв общего смеха.
– Вукол! в угол! стукал!
Зазвонили в колокол. Все бросились по местам. Вуколу замазали мелом синяк под глазом.
Вошел учитель. В классе наступила тишина. Учитель внимательно обвел взглядом учеников и вдруг подошел к новичку.
– Это что у тебя под глазом? Шалил?
Вукол вспыхнул и встал.
– Шалил! – сознался он.
– Может быть, ударил кто?
– Нет, – твердо, но тихо сказал Вукол, – ушибся!
– Об дверь! – подсказал кто-то.
– Да, об дверь! – подтвердил новичок.
Учитель прошел к кафедре, развернул книгу и, погладив белой рукой свою золотистую бороду, сказал протяжно и громко:
– На-ачнем-те!
Брату Вукола Вовке было только четыре года. На самой середине лба у него от золотухи все еще оставался шрам с морщинками во все стороны в виде лучистой звезды. Это было очень красиво – звезда во лбу, – и Вовка гордился ею. Вообще после болезни, во время которой ему как больному во всем в семье оказывали предпочтение, всякие льготы и преимущества, он стал очень самолюбив, считая себя избранной натурой.
Благодаря солнечным дням вёдреной осени он и по улице бегал без шапки, в одной рубашонке, босиком, в коротеньких штанишках, затвердевших на коленях и принявших неподвижно-изогнутый вид. Такой костюм и белесые волосы шапкой нисколько не отличали его от прочих деревенских ребятишек, день-деньской вертевшихся около строящейся церкви. Он видел там много щепок и стружек, сваленных в одну большую кучу. Каждый вечер матери посылали ребят за церковными щепками. Никто им не запрещал это делать: ведь церковь строилась на общественные крестьянские деньги. У Елизара было много своих щепок около дома, но Вовка в подражание товарищам однажды набрал в подол рубахи