из его хватки.
Дима лишь крепче сжал пальцы. Ну уж нет, он сопроводит её до самых дверей медпункта, передаст на руки врачу и только тогда уйдёт! Пусть даже не ради самой Веры, но хотя бы чтобы исполнить указания Семёна Петровича. Поплавский в любом случае осведомится у медиков, те скажут, что девушка пришла одна, и всё – штрафной вопрос Димкин, весь с потрохами и каверзными заковырками.
Впрочем, зачем кривить душой? Болезненный вид Вероцкой его пугал, она даже сдвинула маску на подбородок, широко открытым ртом глотая воздух. Не спряталась, как всегда, не пыталась прикрыть шрамы, не кричала на него, чтобы ни за что не смотрел на неё такую… Просто судорожно дышала, глядя куда-то вперед и в никуда, будто ничего не видела.
Та-а-ак.
Конечно, он не отпустил её следовать указателю, а протащил оставшиеся сто метров до небольшого закутка, где скрывался медблок, практически на себе. Дёрнул дверь в кабинет дежурного медика, которая оказалась безбожно закрытой, со злости пнул её пару раз. Но ответа не было.
– Что случилось? Ты ещё сможешь подождать или это срочно? – Повернулся он к Вере, которую до этого успел усадить на скромный диванчик в дальнем углу закутка. Прозвучало слишком требовательно, но отвратительный липкий страх, выползающий откуда-то изнутри, не позволил особо размышлять над подобающими интонациями.
Вера промолчала, а у Димы в груди медленной волной поднималась злость. Подождав ещё с минуту – вдруг решится на ответ? – он хмуро повторил вопрос:
– Ну?
И вновь его проигнорировали: отвели взгляд, вновь натянули маску, даже голову отвернули. Она всегда так делала, когда чего-то стыдилась, с самого детства. Тогда, конечно, ещё не было ни масок, ни одежды, закрывающей от подбородка до кончиков пальцев на ногах, зато была Вера, которая после очередной подстроенной ему пакости отводила глаза, отворачивалась и ни в какую не желала признать свою вину.
Воспоминание внезапно смягчило, успокоило недовольство. Если ведёт себя так, значит, считает, что ей есть чего стыдиться сейчас. Есть то, в чём она «провинилась перед ним». То есть он ей так или иначе не безразличен?
Дима прошёлся по маленькому свободному пятачку закутка, выглянул в коридор, покачал головой – врача нигде не наблюдалось – и остановился перед диваном. А потом просто присел на корточки перед откинувшейся на спинку девушкой.
– Вер, – позвал он её, ловя лежащую на коленках ладошку. – Ответь, а?
Всё это напоминало сон. Странный и болезненный, но не кошмарный. Скорее видение, в котором он всё же потерялся в воспоминаниях. Кажется, когда-то Дима вот так же сидел перед ней на корточках. Кажется, каждый стук сердца в тот раз тоже отдавался в ушах, но тогда не было страха, только безграничное счастье.
Впрочем, сейчас оно тоже было. Где-то на задворках сознания, послевкусием. Он держал её руку, касался кончиками пальцев линий на ладони и, наверное, даже мог проследить линию жизни – длинную-длинную, тянущуюся от самого запястья и идеально огибающую палец, как в лучших пособиях