дверь, садится на скрипучую кровать и выжидает. Обнимает руками колени, прижимая их к себе как можно крепче. К этому она привыкла – сидеть и смотреть на ближайшую поверхность, часами ожидая отца, не разрешая себе пошевелиться.
Смотреть и ждать. Погружаться в холодную пучину собственных мыслей и отрывочных, темных воспоминаний, от которых бегут неприятные мурашки по ногам, по рукам, по всему телу. Каждая мысль, каждый образ из прошлого ведет ее к смерти – жаркий огонь, холодный пот на лбу умирающего человека, китовые кости, головы белых медведей, обмазанные жиром. Тела, завернутые в шкуры оленей. Жизнь, постепенно гаснущая в глазах соседей. Благодарные улыбки людей, пришедших к отцу издалека. Боль на его лице, дрожь по всему телу, пока он стоял и просил духов о помощи – в темной хижине, в тишине, и лишь вздохи и шепот его напоминали, что отец еще жив.
Анэ прекрасно знает, что ни они с отцом, ни жители Инунека – не одни. Силы природы наблюдают и ждут. Каждый луч света, каждый камень, каждый порыв ветра – все напоминает ей о том, что есть вещи, которые никогда не сотрет время. Во всем, что есть в мире, заключены души, которые наверняка видят больше, чем Анэ.
И ей придется к ним обратиться, если она хочет вернуться домой.
Стук в дверь.
Анэ садится, гордо распрямляя плечи. Умом она понимает, что это может быть только Тупаарнак – но в ней зреет тревога, мерзкая и страшная. Анэ пытается отмахнуться, но вместо этого тревога лишь сильнее вгрызается в нее.
Ты не дома. Ты не в безопасности. Здесь все – чужое.
Дверь открывается, и в комнату заходит мужчина в черной одежде. Встает на пороге – морщинистое лицо, поджатые тонкие губы, темные волосы безжизненно свисают с плеч – и смотрит ей в глаза, внимательно и строго. Проходит несколько мгновений – Анэ сидит неподвижно, не в силах пошевелиться или отвести взгляд, – и мужчина тяжело вздыхает. Делает шаг вперед, тихо закрыв за собой дверь.
Анингаак. Анэ уже спрашивала себя, как же выглядит ангакок этого места, и думала, что он должен быть похож на отца, и от этой мысли все внутри нее сжималось.
– Привет. – Анингаак стоит там, где Анэ до этого представляла отца, и тихонько ей улыбается.
В руке он сжимает бубен – точно такой же, за каким она наблюдала все годы своей жизни. Он ничуть не изменился. Светло-коричневый, облезлый, с оленьей шерстью по краям. Явно легкий – Анингаак удерживает его даже не рукой, а тремя пальцами.
– Привет, – шепчет Анэ, смотря куда угодно – на дверь, на бубен, на стены, – но не на него.
– Ты Тупаарнак толком ничего не сказала, но мне нужно знать. Как тебя зовут? – Анингаак тоже, кажется, на нее не смотрит, и Анэ вздыхает с облегчением.
Мягкая поверхность бубна. Чуть напрягшись, Анэ может почувствовать на подушечках пальцев ее ворсинки. Анингаак держит его так неуверенно, что вот-вот должен уронить…
– Я Анэ.
…и роняет.
Анингаак вздрагивает и быстро поднимает с пола бубен – Анэ видит, как пальцы его