в обыкновенный фоновый шум. Смерть была с нами всегда, дышала нам в спину, утаскивала окружающих нас людей один за одним. Люди равнодушно принимали это, а сами неосознанно уверовали, что будут жить вечно. Мысли о смерти – не то, чем хочется себя занимать, когда в день необходимо выполнить столько важных задач: сделать задание на пары в университете, убраться в комнате, решить бытовые проблемы. Но жуткая и одновременно простая правда в том, что все смертны. Никто не знает, сколько времени отведено. Люди растрачивают драгоценные дни на бесполезные вещи, однако смерть – именно то, что заставляет проснуться, широко распахнуть глаза и свежим взглядом проанализировать всю жизнь, сотканную из бессмысленных и неважных вещей.
Ишемическая болезнь сердца убивает почти девять миллионов человек ежегодно. Инсульт – шесть с половиной. Хроническая обструктивная болезнь легких, рак органов дыхания, сахарный диабет и деменция губят почти десять миллионов. В этой статистике нет места убийце из частного Лейксайдского университета на севере Вашингтона. На его счету всего две жертвы. Ничтожно в масштабе человечества. Незначительно. Смерть одного – трагедия. Смерть миллионов – статистика.
Так же и с убийствами. Убиваешь одного человека – убийца. Убиваешь тысячу – завоеватель. Убиваешь их всех – Бог. Так в чем же смысл? Изо дня в день люди твердят о ценности личности и жизни, а потом закрывают глаза на смерть. Легко ее игнорировать, когда она не касается лично.
В двадцать первом веке люди привыкли к насилию. Слэшеры в интернете трогают больше, чем новостные каналы, пестрящие заголовками о жестоких расправах. Убийцы пишут автобиографии, на стриминговых сервисах один за одним выходят сериалы о жестоких монстрах. Чем больше жертв, тем выше кассовый сбор. Смерть и насилие превратили в увлекательный спорт. Сделали частью индустрии развлечений. Смерть теперь – массовая культура. Ее попросту обесценили, высмеяли, дабы вытравить совершенно естественный первобытный страх гибели.
Кому есть дело до умирающей от старости женщины, кроме ее ребенка? Кому есть дело до Рут Барбер, кроме ее родственников и горстки подруг?
Рейчел мотнула головой. Первое, что должен сделать хороший криминалист, – отбить сочувствие. Не принимать дела близко к сердцу. Если не превратить все в обезличенные цифры, можно сойти с ума. Люди – единицы и нули. Симмонс – пробел.
Врачей и полицейских считают бесчувственными. Но иначе попросту не выжить, иначе никак не сохранить здравый рассудок. Рейчел глубоко выдохнула и прикрыла глаза. Надо избавиться от чувства вины. Глаза неприятно щипало.
Оливия тронула ее за плечо, заставляя вынырнуть из омута темных мыслей. Еще немного, и она сойдет с ума. Видимо, Шеферд хотела поговорить, но передумала. Ее губы сжаты, а глаза, испещренные сетью лопнувших сосудов, будто бы пусты. Оливия будто пребывала в странном трансе.
Скоро будет еще один допрос. Декан настояла на том, что всем нужно до вечера передохнуть. Не совсем понятно, как это поможет, потому