мог Иван Исаича покинуть. Прятался, а следил за ним. И видел он, как – вовсе уж на ногах не стоял Иван Исаич – потащили его стрельцы на реку, проруби там пробили, саженях в двух одна от другой, последний раз спросили: «Отречешься от своего вора, поцелуешь крест Василью Иванычу?» Иван Исаич глаза зажал и головой затряс. Накинули ему петлю на шею, а веревку шестом пропихали от одной проруби к другой, поволокли его, столкнули под лед и почали от одной проруби к другой протаскивать. Вытащили – он уж весь льдом оброс. Тогда веревку обрезали, а его так подо льдом и покинули.
Михайла лежал ничком на земле. Гаврилыч замолча, а Михайла все лежал не шевелясь, и Гаврилыч не знал, что с ним. Неужто заснул или, может, плачет. Наконец он потряс его за плечо. Михайла поднялся. Волосы у него растрепались, глаза были сухие, но смотрели так, что Гаврилычу не по себе стало.
Михайла ведь и раньше знал, что Болотникова нет на свете. Он только не расспрашивал ни о чем и старался не думать, как все это случилось. А теперь он чувствовал, что после рассказа Гаврилыча не знать ему покоя. Стало быть, вновь волю добывать, как Иван Исаич наказывал? А как же? У кого она, эта самая воля, запрятана? С кого ее требовать? Он молчал, и Гаврилыч тоже не разговаривал, только смотрел на Михайлу.
Михайла отбросил волосы со лба.
– Так ты говоришь – Голицын князь не хочет Владиславу крест целовать? Ну что ж. Пойдем, коли так, к нему, – может, он научит, где ее искать.
Гаврилыч, широко раскрыв глаза, смотрел на него.
– Кого це ее? – спросил он.
– Да волю ж, – отмахнулся Михайла. – Дмитрий Иваныч тоже ж князь был, а Иван Исаич посылал к нему.
– Ото ж и оно, – произнес Гаврилыч. – А як з ляхами – не знаешь? Може, бояре им насовсим Москву продалы?
– Н-не знаю, – протянул Михайла. Стыдно ему стало, что ничего он толком не разузнал. Злился, что ляхи по Москве ходят, а в какую силу – так и не знал.
– Ну, ладно, – сказал Гаврилыч, вставая. – Пойдем колы, покажь, где тот Голицын живе.
– Не знаю я, – буркнул Михайла, собирая рыболовную снасть. – Надо быть, в Белом городе. Поспрошаем там.
– А як же мий коняка? – вспомнил Гаврилыч.
– А ты заведи его поглубже в кусты. Тут николи никто не бывает. А там бережном воротишься сюда возьмешь.
Они пошли вдоль берега Москвы-реки. Михайла не знал, что Белый город всю Москву облегает и что они сидели неподалеку от его стен. Он знал только, что по-за Кремлем Белый город идет. Там и Шуйских палаты, и Воротынских. Туда он и направлялся вдоль Китай-города и Кремля в сторону Арбатских ворот.
Долго шли они берегом. Около Кремля постройки спускались чуть не к самой воде. Здесь уж не так тихо было. С города доносился шум. Стучали копытами кони, тарахтели телеги, гомонили люди.
– Ну, давай в город подадимся да спросим кого-нибудь, – сказал Михайла и начал взбираться к городу.
В эту минуту до них донеслась откуда-то сверху, с города, музыка. Барабаны словно били, трубы гремели. А за ними слышался мерный лошадиный топот, точно целое войско шло.
– Может,