нее место.
– А камера стоит не чересчур ли низко? – спросила Алла.
– Нет-нет, сейчас покажу вам монитор… – Марик поднес к ней контрольное изображение.
– Вроде бы терпимо, – сказала она. – Лучше удавиться, чем появиться на экране в невыгодном ракурсе, – улыбнулась она. – Это подтвердит вам любая женщина.
Режиссер, нервно куря, ходил за камерой из стороны в сторону, туда – сюда, туда – сюда.
– Молодой человек, слева кресло. Присядьте – вам будет удобнее, – предложила Алла с улыбкой.
И съемка началась.
Мои вопросы, как и весь наш разговор, не стали нарушением того, о чем мы условились заранее. Накануне Алла согласилась: круг договоренностей стоит расширить, поговорить «за жизнь», чтобы потом можно было отдельные ее высказывания вкрапливать в программы.
– Но только в разумных пределах! – предупредила она. – Увлечетесь – сразу остановлю вас!
– Я побывал не на всех «Рождественских встречах», – начал я. – Но, помню, перед одной из них, когда вы долго не появлялись на экране, вдруг поползли слухи…
– Мне нравится это «вдруг», – вступила Алла. – «Вдруг» поползли. Они все время ползают вокруг меня. Я и мужа утюгом убила, и голая на столах танцевала, я и наркоманка, и любовница всех членов политбюро. Господи боже мой, чего только не выдумывали! Что я пластические операции раз в год делаю, когда худею, и прочую чепуху, далекую от моей жизни.
– Кое о чем из вашей жизни вы мне уже рассказали, но я не знаю, удобно ли мне говорить об этом?
– Штаны через голову надевать неудобно. Рассказывайте сами, как мы договорились. Это как в пословице: «Взялся за грудь – говори хоть что-нибудь»! – И рассмеялась. – Всю жизнь я не любила и не люблю интервью. Сами, Глеб Анатольевич, все сами.
– Есть тема, что меня волнует, хотя об этом не принято говорить. Несколько лет назад я потерял мать и теперь стал замечать, что живу по ее правилам, делаю то, что раньше считал вовсе необязательным: не встану из-за стола, тут же не помыв посуды, утром прежде всего застелю постель. И казню себя, что при жизни мамы, когда приходил со съемок, а она просила рассказать, как они прошли, отделывался: «Отстань, потом, некогда»…
– Когда вы потеряли мать, что-нибудь изменилось в вас?
– Я и при жизни матери была очень независимым человеком. Ее не стало, и я сказала себе: «Ну вот, Аллочка, теперь ты уже взрослая. Взрослая девочка». И все.
Терять детей ужасно. Терять родителей – трудно, хотя это естественно – закон природы. Иногда захожу за границей в магазин, ловлю себя на мысли – куплю что-то для мамы, а потом прихожу в гостиницу, смотрю на покупку в ужасе: с ума сошла, ее же уже нет!
А так, в принципе, что может измениться? Ну, маленьких радостей уже не доставишь ни отцу, ни матери. А когда был этот скандал, подстроенный в «Прибалтийской», я даже подумала: хорошо, что их нет, – сколько было бы огорчений, особенно для мамы.
Я очень непохожа на мать. Она была такая тетя-девочка, очень впечатлительная,