волнением, да так, что слезы на глазах выступили и у нее, и у зрителей. А затем на полном контрасте (как сумела перестроиться, не понять!) – «Посидим, поокаем» Алексея Муромцева на слова никому не знакомого Ильи Резника. И я слышал, как жюри заливалось смехом, наблюдая за остававшейся абсолютно серьезной певицей. И потом аплодировало ей дружно со всем залом.
Я был очень удивлен, когда позже узнал, что это жюри дало Пугачевой только третью премию. Хотя распределение мест на эстрадных конкурсах никогда нельзя было объяснить. И получалось, что лауреатов, завоевавших первенство, как правило, быстро забывали, а те, кто не поднимался на высшую ступень, составляли гордость советского искусства. К примеру, на первом, самом представительном конкурсе (1939 год) Клавдия Шульженко заняла третье место. Аркадий Райкин – второе, Мария Миронова – третье, а Александру Менакеру вручили только похвальный отзыв.
Подобное сплошь и рядом случалось и на других смотрах. А тогда, после дневного прослушивания, я спросил о Пугачевой у Никиты Владимировича Богословского, который был от нее в восторге и не мог, конечно, предвидеть решения жюри.
– Я потрясен, – оказал он. – Вы обратили внимание, что наш конкурс – не певцов, а артистов эстрады. Пугачева как никто другой отвечает этому. Она поет хорошо, но главное – играет песню и выступает как актриса драмы и комедии. Думаю, если придется, справится и с трагедией. Ради открытия таких талантов мы и проводим этот конкурс, а Пугачевой пожелаю «в добрый путь!» и крепить связи с советскими композиторами!
Тут есть одна интересная деталь, характеризующая права автора «авторской программы». Все наши съемки на Кадашевской набережной, в зале Театра эстрады, куда нас пустил его директор Хазанов совершенно бесплатно, даже не попросив оплатить по крайней мере расход электричества, все, на что мы ухлопали целую съемочную смену, не вошло в окончательный вариант «Встреч-89».
– Почему? – спросил я редакторов.
– Мы не нашли тех песен, что пела тогда Пугачева, – объяснили мне и пообещали: – Как только найдем, обязательно все восстановим.
Но ничего так и не восстановили.
– Сам виноват, – сказали мне друзья. – Нужно было перед сдачей в эфир посмотреть передачу еще раз.
Они правы. Оправдание у меня одно: в том напряжении, в котором шла работа над программами «Встреч», было не до этого.
Во всяком случае, мне тогда стала особенно понятна обстановка, что сложилась перед самой премьерой первых «Рождественских встреч», когда Алла решила все переделать, переверстать всю программу.
Накануне – бессонная ночь. Алла мучилась. Она давно чувствовала: в последовательности, предложенной сценарием, есть что-то принципиально неверное. Сначала песни, танцы, в том числе и веселые, а в заключение – серьезный разговор о вещах вовсе не веселых.
И на следующий день убедилась: все правильно, только в таком, обратном порядке спектакль и имеет право на существование. И действовала при этом жестко. От некоторых