начиная всё сначала – до такой степени однородным, монотонным и незапоминающимся был окружающий ландшафт. Невозможно было определить, идёшь ты или кружишь на одном месте. Но одно она знала точно: стрелка и слово «ЛИНДА» ей больше на глаза не попадались. Значит, она точно ушла, и неизвестно куда. И каждый день был новым.
Доброе, как говорится, утро – грязная голова адски чесалась, внизу тоже всё пекло, а руки выглядели руками какого-то маргинала с помойки – жирные, по локти в пыли, под ногтями поселилась въевшаяся чёрная грязь. Носки из кроссовок дико воняли. Вроде бы прошло не так много времени, всего четыре или около того дня, она уже и счёт потеряла, но она как будто месяца два не мылась. Может, в воздухе есть и ядовитая составляющая? В атмосфере планеты было маловато кислорода, это да. Но к нему примешивалось что-то ещё, некие подземные, возможно, испарения, исходящие из трещин и разломов коры, иногда попадающихся у неё на пути… Испарения со вкусом масляного железа. И оно, кажется, присутствовало у неё уже во всех органах и системах, в крови, на зубах и языке, покрывало кожу липкой плёнкой, смешиваясь с потом. Ржавые гвозди, жареные на прогорклом сале, подступали к горлу тошнотворным комом, вызывая рвотные позывы. Но пустой желудок только зря сокращался. Там давно ничего не было. Это всё непотребство доводило её до белого каления – не было никакой речушки, чтобы хотя бы умыться. Боже, как хотелось просто-напросто умыться!
Линда попыталась найти в себе силы для дальнейшего движения, но находила лишь апатию, голод затмевал всё страшенным образом. Причём «страшенным» – не то слово. Организм вопил, требуя питательных веществ. В животе всё время бурчало и кричало. Все мысли сводились только к еде. В голове буквально ползали образы и картины разнообразной пищи. Вот сейчас она начала прекрасно понимать тех людей-волонтёров, которые, рискуя своей жизнью и здоровьем, ездят по Африкам и прочим бедным странам третьего мира, где поят и кормят нищих детей с опухшими от голода животами, с руками и ногами как спички… Теперь ей стало понятно, что испытывают каждый божий день эти несчастные ни в чём неповинные дети. Какой всё же несправедливый мир, дамы и господа. Теперь, если она и вернётся когда-то домой, то бросит к чёрту свою палеонтологию и копание в старых костях, запишется волонтёром в Красный крест и будет помогать голодающим в Африке, или где-нибудь ещё. Твёрдо пообещав себе это, она упрямо встала и пошла вперёд. А робот размеренно потащился следом.
В целом, сумев пройти на одном обещании всего-то пару часов, она всё-таки сдалась своим мыслям, вывесив белый флаг поражения: присела над очередным пухлым синим растением, изучая его. Попробовала подковырнуть нуклеусом у стебля, чтобы вытащить корни – но не тут-то было! Сидело оно там намертво, как приклеенное. Линда потянула за пухлый синий лист – приклеен суперклеем, не меньше. Поскребла его, попробовала поцарапать, покрутить – лист нехотя согнулся, а потом резко «хлоп!» – и лопнул, брызнув из разрыва синим вонючим соком. Линда отскочила. Вдохнув