Раньше оно стояло в Версальской комнате. Я спрятала его, как только жизнь моя пошла наперекосяк. Перенесла к себе спальню.
Как ни странно, Фенвилл до этого момента даже не задавался вопросом, где молодая хозяйка спит.
– Раньше я часами разглядывала себя в нем. Но однажды ночью себя я там не увидела.
– В смысле… там отразился кто-то еще? – Он постарался, чтобы голос звучал тепло и сочувственно. Когда надежда исчезает, порой и простое утешение не менее ценно.
– Нет-нет, что вы такое говорите. Не в этом дело. Как-то вечером я готовилась ко сну… – Ее взгляд затуманился, обратившись внутрь, к стародавним воспоминаниям. – Ну да, я приготовилась ко сну – и черт меня дернул взглянуть в зеркало. Так вот, хотите – верьте, хотите – нет, а там никого не было.
Только теперь Фенвилл остро осознал, что Дорабелла, возможно, слегка не в себе.
– Вы думаете, я сумасшедшая? Я и сама так тогда подумала. – Она кивнула с чинным видом. – Я закрыла глаза… долго их так продержала… а когда решилась снова посмотреть – мое отражение вернулось.
– Скорее всего, вы просто переутомились.
Она улыбнулась – снисходительно и чуть более откровенно, явно подводя к самому важному:
– На следующую ночь там отразился он.
Фенвилл с трудом удержался от облегченного шумного выдоха. Так его соперник за ее любовь… даже не настоящий? Какое счастье.
– Расскажите поподробнее, – попросил он ободряюще.
– Я вошла в комнату – и, по сути, впервые увидела его боковым зрением, просто глянув через плечо. Это потом я уже повернулась к зеркалу лицом. Меня в нем не было, а вот он… он был. И я влюбилась в него с первого взгляда, совсем как вы – в меня. Не думаю, что я впустила бы вас, если бы он не открыл мне, что такое – мгновенно вспыхнувшая любовь – вообще возможно.
– И как же он выглядел?
– Примерно одного роста со мной. Ужасно красив – особенно в этом маскарадном наряде. Он иногда выряжается в пух и прах. Ужасно тщеславный. – Она опустила взгляд к чашке и чуть покраснела.
По последним надеждам Фенвилла начал звонить колокол.
– Вас не затруднит описать этот его… маскарадный наряд? – спросил он.
– О, это что-то из восемнадцатого века – жабо, напудренный парик. Может, эпоха Регентства… не сочтите меня излишне старомодной, но такой наряд делает мужчину очень привлекательным.
Чашка Фенвилла опустела, но он не решился наполнить ее.
– Вы с ним… говорили?
– Ну да. Конечно. О, у него такая изысканная манера речи.
– Но вы сказали, что не знаете его имени.
– Он откроет его мне, только если я соглашусь выйти за него замуж.
– Вряд ли вы сможете выйти замуж за человека, который живет в зеркале… и имени которого вы не знаете, – суховато заметил Фенвилл.
– Но что мешает? Если и обзаводиться мужем – то только таким! Отец бы мой выбор одобрил. – Дорабелла воззрилась на гостя с горечью, но – и с гордостью, и на миг Фенвиллу почудилось, что суровый, тяжелый взгляд соперника тоже лег на него.