позднейший период, Средних веков на немецкой почве; средства прежней политики городов увеличились и были применены к более широким формам политического существования, в основе же своей они не подверглись никаким изменениям.
При всем том всякий, кто станет обозревать в целом это сравнительно близкое к нам прошедшее, охватывающее три последних столетия, лежащих, так сказать, в преддверии нашего века, без всякого сомнения поймет, что за возникновением реформаторского индивидуализма должна была возникнуть и новая форма национального сознания.
Форма эта создана была уже первыми представителями новой эпохи. Известна страстная любовь Лютера и других реформаторов к родине; выражение и форму этой любви к родине придали гуманисты. Последние принялись с воодушевлением за изображение великих подвигов нашего народа в отдаленном прошлом. Если до сих пор наиболее ярко очерченным образом. немецкой истории являлся церковно-благочестивый Карл Великий, то теперь выдвигается Арминий, почти неизвестный в Средние века герой отдаленного германского прошлого. Гуманизму же принадлежит новый, более правильный, исторический взгляд на Средние века. Под грудой церковно-канонизированных преданий Ульрих фон Гуттен открывает трогательную надгробную песнь об императоре Генрихе IV, дошедшую до нас в форме краткой биографии; с злорадством обнародовал ее Гуттен как истинный памятник времен борьбы императора с папой. За этим памятником последовали и другие достоверные исторические источники, обнародованные другими: так достигнуто было (хотя и не вполне еще установлено) первое историческое понимание первоначального бытия своего народа, послужившее фундаментом для создания нового народного сознания, для богатой воспоминаниями национальной гордости, естественным последствием которых должно было быть стремление к восстановлению политического значения народа.
С какими, однако, трудностями пришлось иметь дело этому течению даже в момент его полной силы! В последний раз сверкнул обманчивый блеск римской императорской короны в связи с испанско-габсбургским домом и его всемирной политикой; воскресли вновь мечты средневековых императоров, бывшие тогда близкими к осуществлению. Но когда Карл V не обнаружил никакой склонности быть римским императором немецкой нации, тогда роковым образом разразился религиозный раскол, и противореформационное движение принесло народу тяжкие и продолжительные страдания. Все то, что уцелело от стремления к национальному единству среди суровых толчков истории шестнадцатого столетия, погибло в бедственный период семнадцатого столетия – в Тридцатилетнюю войну.
Нация вышла из бесконечной борьбы без государственного идеала, без силы какого бы то ни было политического убеждения, и только национальное сознание более ранних времен действовало объединяюще и успокоительно на культурную и духовную жизнь. Пятнадцатое и шестнадцатое столетия завещали будущим векам