удивился Федька. – Вот ведь куда мы забрались…
Из дома, где ночевали чуть ли не вповалку, вышел Василий – по нужде. Потом он заметил парнишек и подозвал их.
– Этой водой здесь лечатся, – объяснил Василий. – Летом, когда не слишком холодная, купаются. А теперь – везут в лечебницу, там греют и делают для хворых ванны – от ломоты в костях. Пить ее невозможно – больно крепок рассол, но иные пьют по три-четыре глотка – утробу лечат, от чего – не скажу, потому что сам не знаю. Вон, видите, дачи стоят? Это архангельские понастроили, чтобы летом тут жить. Нужду справили? Пошли в дом, голубчики мои, – поедим и в дорогу.
Митя пошел сразу, Федька задержался. Он молча смотрел в спину Василию и сопел.
Как-то так вышло, что матери Федька почти не помнил – умерла, когда ему было года три, не больше. Отец привел в дом «злыдню», которая сразу принялась рожать своих, до маленького Федьки ей дела не было. Вся ее забота была – чуть что, хватать за ухо или обжигать прутом по заднице. Сперва парнишка терпел, потом стал огрызаться и убегать; наконец, начал пакостить злыдне, а заодно и отцу. Его отдавали в учение – он убегал. Что такое новая рубаха, отродясь не знал, соседи из жалости отдавали ему обноски. И получилось, что впервые он услышал добрые слова от трудников, отцовскую заботу же получил от Василия – тот, не попрекая копейкой, купил ему ветхую, но теплую одежонку, чтобы довезти до Соловков, там же – обещал, что дадут другую.
В похожем положении был и Митя. Только Митя утешался книжками, а безграмотный Федька – шкодами и проказами. Наличие отца ни для того, ни для другого почти ничего не значило; норовистый Федька не мог простить отцу «злыдни», а кроткий Митя не мог устоять, когда пьяненький Савелий Григорьевич клянчил гривенничка и божился, что его завтра возьмут приказчиком в москательную лавку.
Для Федьки внезапный побег из Вологды был настоящим праздником. Что бы ни пришлось делать в обители – все лучше, чем без толку болтаться по Вологде. Митя же сперва испугался, потом подумал: чего бояться, рядом же тятя, вот перестанет пить – может, все наладится? Но переставший пить Савелий Морозов был мрачен, хмур и в обществе сына не нуждался. Он понимал, что все ждут от него проявления отцовских чувств, и оттого чувств становилось все меньше и меньше.
Как Васька нашел себе «почти-отца» в уверенном и сильном Василии, так Митя обрел двух «почти-отцов» в Славникове и начитанном Грише. Гриша сперва поглядывал на него косо, потом как-то подобрел. Славников же близко к себе не подпускал, но Митя чувствовал: этот в обиду не даст.
Василий пошел по селу – он уже знал, в каких домах можно купить «морское масло». Трудники, ожидая его возвращения, прогуливались по берегу, причем женщины, невзирая на запрет Василия, вместе с мужчинами. Они наблюдали, как на плот поднимаются молоденькие девушки-поморки, одетые тепло, но с закатанными выше локтя рукавами. Одна шестом оттолкнулась – плот переместился сажени на полторы. Другие девушки, встав на колени, опустили какие-то загадочные для трудников орудия