в сердцевине всех модернистских утопий, стремившихся освободить креативность путем ее подчинения потребностям людей и тем самым вернуть искусству потребительную стоимость. Уорхол, который, возможно, верил в божественный промысел, но точно не верил ни в какие потребности, довольствовался подчинением своего искусства универсальному закону обмена, а сам стремился быть передатчиком самых сокровенных желаний своих современников. Если вспомнить бойсовское уравнение «креативность = капитал», то Уорхол, можно сказать, писал его наоборот, как Маркс, когда он становился на точку зрения капиталиста и заключал в «Экономическо-философских рукописях 1844 года»: «Благодаря своей посреднической роли деньги являются подлинной творческой силой». Уорхол никогда не скрывал своих амбиций, прямо признаваясь в любви плавать «в ледяных водах эгоистического расчета». Никакой утопии, никаких обещаний эмансипации у него не найти. Его «Философию Энди Уорхола (от А к Б и наоборот)» можно свести к одной фразе: «Я начинал как коммерческий художник и хотел бы закончить как бизнес-художник». К чему он и шел, не сворачивая, делая головокружительную и необычайно плодотворную карьеру художника – на первых порах, в пятидесятых, в качестве рекламного рисовальщика, а в итоге, начиная с семидесятых, в качестве могущественного посредника на территории культурной индустрии. Впрочем, «карьера» здесь – неудачное слово: оно внушает мысль, будто знаменитость, которой Уорхол искал и добился, служит объяснением и обоснованием его величия как художника, по крайней мере в период 1961–1968 годов. Между тем знаменитость не только не объясняет ничего подобного, но и, более того, в случае с человеком, пророчившим, что «в будущем каждый сможет стать всемирно знаменитым на пятнадцать минут», его собственное желание прославиться может основательно сбить с толку. Желая прославиться – то есть приобрести не славу героя, а звездный гламур, – и прилагая для этого на редкость упорные и хладнокровные усилия, Уорхол на самом деле хотел стать ничем, не иметь ничего человеческого внутреннего, глубокого, остаться только образом, поверхностью, световым пучком на экране, приемником фантазий и точкой схода желаний других, объектом некоего абсолютного нарциссизма. И еще – пережить эти желания как объект, не истребиться потреблением. В 1968 году Уорхол уцелел под ударом жестокого желания Валери Соланас, засадившей в него несколько револьверных пуль. Инцидент не лучшим образом отразился на его последующем творчестве, но если, допустим, в благополучном старении искусства Бойса (за исключением наиболее формальных произведений, рисунков и акварелей) уверенности нет, то уор-холовским работам шестидесятых годов истекшее с тех пор время идет только на пользу. Это тем более удивительно, если учесть, что практически все они представляют собой многократно повторенные образы элементарных потребительских товаров: банок супа «Campbell», коробок с губками «Brillo», бутылок «Coca-cola», фотографий звезд – объектов, как кажется, не самых желанных, если только
