на протяжении целого года и даже дольше просыпался каждое утро с этой мыслью: уеду! Для действий же ему не хватало решимости, так что тоскливая жизнь его – жизнь незаметного, забитого учителя словесности – шла своим чередом. А потом наступила очередная весна, и таяние снегов будто что-то сдвинуло в душе Райского и подтолкнуло его наконец к перемене участи. «Уеду!» – окончательно оформилось у него в голове.
Встал вопрос: куда?
Герой «Обрыва», как известно, был петербургский житель. Но столица находилась от города Н. далековато даже по российским широким меркам, куда ближе была столица древняя – Москва, и именно ее Райский и выбрал как место своего назначения – и даже, если угодно, предназначения.
«Там много есть возможностей найти себя, как выразился Коваленский». Над стезей же, где он будет себя искать, Райский долго не рассуждал. «Пойду в какой-нибудь журнал сотрудником, – определил он для себя. – Или, на худой конец, корректором в типографию. А что! Словом я владею, грамотностью тоже обладаю!»
У матушки, он знал, был накоплен небольшой капиталец. Да и он себе в кубышку с жалования откладывал: вот чем, объяснял он сам себе постфактум, была вызвана годовая заминка с отъездом – деньжат подкопить требовалось. «На первое время, пока не освоюсь, должно хватить», – мыслил он теперь.
Оставалось только матери как-то сказать, что он, ее любимый и единственный сын, покидает ее. Райский опасался, что это известие может вызвать у нее нервический припадок, и не сразу решился сообщить о своем намерении. Несколько дней размышлял он, с какого бока и в какой момент лучше с такой новостью подойти.
Наконец, так ничего путного и не придумав, он пришел к соображению, что лучше приступить к разговору прямо и без обиняков.
– Матушка, – обратился он к ней за обедом, – я хочу уехать.
Она подняла на него удивленные глаза.
– Куда это ты собрался?
– В Москву.
– В Москву? – она удивилась еще сильнее. – Чего тебе делать в той Москве? А! Развеяться по-молодецки, большой красивый город повидать? Что ж, поезжай. Сразу, как вакация будет, поедешь?
– Нет, вы не поняли, матушка. Я насовсем хочу уехать. И вакаций дожидаться не стану. Я незамедлительно рассчитаюсь.
Мать с испугом переглянулась с пустым местом, где, по ее игре, восседал отец. Не посмотрела, а именно переглянулась! У Райского даже холодок пробежал по спине.
– Ты слышишь, душа моя, – обратилась она к пустому месту. – Оперился сокол наш, желает покинуть родимое гнездо. Ну, – это уже Райскому, – и на кого ж ты нас покидаешь, старых больных родителей? Кто нам воды-то подаст перед смертью?
– Да что вы такое говорите, маменька, – взмолился Райский. – Какой воды? Перед какой смертью? Что вы, помирать что ли собрались? Вы вон еще какая молодая!
– Да уж, мы еще поживем, – она опять переглянулась с пустым стулом. – Что ж поделать, не привязывать же тебя, сын, поезжай: отпускаем тебя с отцом.
Райский