морщины на лацканах и плохо обработанные петли без слов сообщали: прикид явно не из фирменного магазина. В дом прибыла милиция.
Прошла неделя. Рада с Тиной больше не играли в покойников. Тело Глеба Лукича отдали семье на шестой день после смерти. Я не стала спрашивать, отчего правоохранительные органы так долго держали труп у себя.
Хоронили Ларионова в воскресенье. Похороны были очень пышными. Один гроб из цельного красного дерева, снабженный кондиционером и вышитыми вручную подушкой и покрывалом, тянул на бешеную сумму. Честно говоря, я не очень понимала, зачем надо тратить столько денег на то, что без остатка сгорит в огне, но Рада, словно заведенная, повторяла:
– У Глебушки должно быть все самое лучшее.
Спорить со вдовой не решился никто, даже Ефим, постоянно выказывающий при виде Рады неприязнь, сейчас ласково обнимал ее за плечи и приговаривал:
– Конечно, конечно, ты абсолютно права.
После поминок, на которые пришло несметное количество народа, я, чувствуя себя абсолютно разбитой, кулем рухнула в кровать. Кирюшка и Лиза, ни на шаг не отходившие от заплаканной, одетой во все черное Тины, ночевали у нее в комнате. Не успела я погасить лампу, как в дверь постучались.
– Войдите! – крикнула я и схватила халат. Наверное, Лизе или Кирюшке что-то понадобилось. Но в спальню вошел Роман, одетый, несмотря на более чем поздний час, в элегантный черный костюм.
– Что случилось? – удивилась я.
Мужчина мрачно улыбнулся:
– Все плохое уже произошло, я пришел поговорить.
Не дожидаясь приглашения, он сел на диван и заявил:
– Завтра в десять утра явится нотариус.
– И что?
– Вскроют завещание, поэтому не планируй никаких дел на этот час.
– Я-то с какого бока должна присутствовать при этой процедуре?
Роман пожал плечами:
– Наверное, беспокоитесь, что будет с вашей дачей?
Я пожала плечами:
– Что будет, то и будет, я понимаю, что смерть Глеба Лукича внесла коррективы в планы.
– Вам жаль дома? – спросил Роман.
– Мне жаль Ларионова, – парировала я.
Пару секунд Миловидов смотрел на меня своими темными, непроницаемыми глазами, по их выражению было совершенно непонятно, о чем он думает. Взгляд не выражал ничего: ни интереса, ни сочувствия или приязни. Так смотрит на покупателей плюшевый мишка, поблескивая пуговичками, пришитыми по бокам носа.
Неожиданно Роман спросил:
– Если бы некто, провидение, скажем, предложило вам обмен: оживлю Глеба, а ты откажись от дома. Ваше решение?
Забыв, что на мне только крохотный халатик, вернее, шелковая распашонка, я вскочила с кровати и забегала по комнате в полном возмущении.
– К сожалению, у меня на руках дети и животные, иначе…
– Что? – ползал по мне взглядом Роман. – Что иначе?
– Мигом бы ушла отсюда.
– И вам не нужна новая дача?
– Наш дом дышал на ладан, может, и простоял бы еще лет пять, но