ломать, Влас? – выложил Дима. – Лучше не трогать. Где-то калитка. Ведь заходили?
– Факт, – согласился Влас и продвинулся вдоль плетня.
– Легче! – крикнула Лена. – Вдруг здесь есть змеи?
– Вызовешь скорую, – бросил Влас.
Ветхий тёмный плетень предварялся сиренью, росшей вкруг дома. Висли две тряпки, полуистлевшие… Проломились к калитке. Влас её отворил с трудом. Дом стал виден.
Собственно, и не дом. Изба.
Под соломенной кровлей, выжженной солнцем, морщилась стенка дикого камня с окнами, очень узкими. Дверь – дощатая – была с ручкой, древней, железной, ржавой до дыр почти. Влас прошёл двором, сквозь траву, до крыльца из неровных плит камня – и обернулся. Не как близ джипа, ждавшего в рву в бурьянах, здесь был вид шире. Где сирень разрывалась, виделось, как склон сходит в ивняк, за которым другой склон в солнце. Понизу – речка, тёкшая из тех Ивиц. Где-то за речкой и припирающим её склоном – трасса, правда, не видная, в сорока километрах, судя по карте. Рядом был столб, от которого вдаль к селу шли провисшие провода.
– Есть свет!
– Светит свет, скрылась тьма! – хохотнул Хо. – Жить, челы, можно.
– Свет? – и Влас поднял взор маленьких, по сравнению с остальным в нём, глазок. – Странно. Здесь не живёт никто. Провода – алюминий, то есть цветмет. Не сняли – ни пьянь, ни власти. Всё это странно, вот что я думаю.
– Круто как! – встряла Лена. – Нет, здесь потрясно: степь в холмах! Я люблю простор: солнце, воля, природа…
– Лен, к речке страшно? – Влас, закуривши, вновь спрятал пачку и зажигалку в бриджи, полувоенные, до колен. – В облом к речке? Верно ведь?
Макс упёр руки в бёдра. – Всё будет классно. Здесь воды чистые. Искупаемся. Гарантирую тьму воды. Океан воды.
И он тронул дверь.
Были сени, пахшие сеном с птичьим помётом. И – дверь в избу. А вторая дверь, верно, в хлев, бралась сумраком. Сверху балки, – гнутые, древние, – сдерживали скат крыши. Пол в сенях был булыжный, по углам сумрачно.
А в избе – посветлее, стены белёные. И окошки все к югу, то есть к калитке. Пол, как дверь, был некрашен, да и щеляст. Печь – в центре, с чайником и посудой. Вдоль стены – лавки типа лежанок. Плюс был дубовый стол с табуретами, пять числом. Свет явил потолок над лампочкой. Оказалось, что на столе пять вилок и пять стаканов.
– Круто… и нас пять! – фыркнула Лена. – Это знак вещий.
– Знак неестественный, – буркнул Влас. – Глянь, лежанок ведь тоже пять.
– Жили, значит, пять ведьм!
– Накличешь. Лучше о добром… – Вея парфюмом, Макс прошёл к зеркалу на стене – смотреться. Он, тронув кудри, стряс с плеча лепесток, снял пух, выгнул руку, чтоб глянуть бицепс, и, убедившись, что чисто выбрит, вновь повернулся с видом, будто он упер. – Ну, будем думать… Ясно, не местные принесли стаканы, – выдал он. – Ведь они знать не знали, что мы приедем… Пусть они знали, да? Но кто знал, что нас пятеро? Также нас не могли, причём, обогнать, – мы б видели, –