роты хорошо поставленным голосом зачитывает боевую задачу, прислонив правую руку к шапке. Офицерская кокарда даже без солнца сияет, как начищенный пятак.
– Приказ: заступить на городскую контролируемую зону; не допустить проникновения нарушителя на объект, службу нести при помощи патрулирования, связь с оператором держать каждые десять минут, обо всех происшествиях сообщать немедленно. Оружие применять в соответствии с настоящим уставом. Службу все могут нести?
Зоги скомкан от ветра, свой бушлат он успел кое-как закрепить на груди какой-то ниткой, которая наверняка скоро порвется.
– Так точно!
– Напра-во! На службу шагом марш.
Колонна, возглавляемая дежурным, строевым шагом начинает двигаться к разряжателю. Ротный скрывается из виду, вы переглядываетесь и идете свободно.
Ты пристраиваешь автомат в специальный проем в доске. Снимаешь с предохранителя, отводишь затвор, делаешь проверочный выстрел, снова ставишь на предохранитель. Потом пристегиваешь магазин, тот, что без патронов, автомат закидываешь на плечо.
– Магазины хоть пустые прицепили? – наполовину в шутку, наполовину всерьез спрашивает Кастро.
Потом он открывает ворота. За ними начинается узкая дорога, стиснутая с двух сторон все тем же забором с колючей проволокой. Тяжелые створки ворот захлопываются за спиной, и на тебя опускается забытое чувство абсолютного покоя. Даже в редкие минуты отдыха ты всегда был готов к любым неприятностям. Даже ночью, в казарме, натянув на себя одеяло, ты просто проваливался в черную пустоту, чтобы уже через минуту вскочить, ошалело озираясь, от крика «Подъем!». И с удивлением обнаружить, что за окном теплится серенький рассвет. А сейчас – все, впереди четыре часа почти полной свободы.
– Патруль вышел, – сообщаешь ты в трубку возле калитки.
– Хорошо, – голос оператора доносится как с другой планеты. Кажется, что вас разделяют сотни километров.
Периметр. Вы становитесь в ряд у контрольно-следовой полосы, справляете малую нужду. Традиция есть традиция, а потом ты и Квас поворачиваете направо, Степа, Макар и несчастный Зоги – налево. Он на ходу поправляет китель и бушлат, кое-как перехватив их ремнем.
Четыре часа наедине с собой. Четыре часа можно никуда не торопиться, перебрасываться с Квасом ничего не значащими фразами. Или просто молчать. Молчать и думать. О чем? Настоящее и ближайшее будущее, по сути, ничем друг от друга не отличаются. От них уже и так с души воротит, голову еще себе забивать… А то «прекрасное далеко», которое ждет тебя там, после дембеля, так прекрасно и так далеко, что, кажется, тебя и вовсе не касается.
Такие вот дела. Остается прошлое. Сразу вспоминается обычный вроде бы армейский треп, чей-то вздох, дескать, вот житуха была на гражданке, Степин веселый басок: «Ну-ка, колись. Давай, не жмись, поведай боевым товарищам, на какой такой гражданке тебе так хорошо жилось?»… Кроме шуток: самыми искренними, редкими, а потому