их теперь – только за карман держись. Вчера у прокурорши сумочку в трамвае срезали. Мать говорит, пятьсот рублей было.
– А у нас вчера ночью под окном кто-то ходил-ходил, потом по стеклу стал скрестись, – шепотом стал рассказывать Семен Письман, – потом как кошкой замяукает, и как кто-то побежит.
– Ты-то чего боишься? – засмеялся Монгол. – У вас воровать нечего. Вот у прокурора!
– У прокурора телефон, – напомнил Пахом. – Когда у прокурорши срезали сумочку, прокурор звонил самому Леве Дубровкину.
– Дубровкина бандюги боятся как огня, – подтвердил Мотя старший. Он порядок наведет. Когда нашли убитого милиционера, помните? Милиция еще облаву на барахолке устроила? Так Дубровкин сразу убийц поймал.
– Жорик Шалыгин говорит, что Лева Дубровкин все воровские дела знает, потому что сам беспризорничал и даже в воровской шайке был.
Надолго замолчали. Лягушки сначала робко, словно пробуя голос, потом вдруг уверенно и нагло разрушили вечернюю тишину, запели дружно, и трели их заглушили все остальные звуки. Кузнечик, стрекотавший где-то рядом, испуганно умолк, уступив место пробудившейся силе.
– Играть что ли не будем? – подал голос Мотя младший.
– Да уж темнеет, – лениво сказал Каплунский.
– Мне домой пора, мать небось ищет, – нехотя поднялся Пахом.
– Мне тоже, – отозвался Самуил.
– Пошли, правда. Есть охота, – согласился Монгол.
Дома я застал заплаканную мать. Она утешала бабушку, которая в голос причитала. Отец нервно ходил по залу.
– Вовка, ешь сам! Там я тебе на столе все оставила, – сказала мать.
Я сел за стол. Из слов матери и по причитанию бабушки я понял, что Леху снова взяли. Приехал «Черный ворон», и два милиционера увезли моего горемычного неудельного дядьку.
Глава 8 Прокурорские дочки. В лес за порохом. Землянка. Гильза с предсмертной запиской. Костер. Наказание. Сон
Сквозь сон я услышал голоса матери и тети Нины. Голоса плавали по комнате и сплошным гулом лезли в уши. Потом я стал различать слова. Я проснулся, но лежал с закрытыми глазами, цепляясь еще за ниточку уходящего сна.
– Даром что красивая, а будет так перебирать и в девках останется, – слышал я голос матери. – Другая и некрасивая, а, глядишь, замуж выскочила и жить еще как будет.
– Это уж точно, – поддакивала тетя Нина. – Недаром говорится, «Не родись красивой, а родись счастливой».
– Чем Витька не жених? Воевал, собой видный, серьезный. И семья хорошая. Дядя Петя – шишка по сельскому хозяйству. Тетя Клава сроду за ним не работала.
В голосе матери слышалась обида за Витьку. Тетя Нина чуть помолчала и с матерью не согласилась:
– Да нет, Шур, простоват все же Витька для нее. – Деревенские они, а Ленку вон как воспитали, как одевают. Сейчас-то приехала к родителям из Ленинграда. В институт поступила.
– Ну, не знаю, Витька на руках бы ее носил. Уж очень они гордые.
– Насильно мил не будешь.
– Старые