чужой вдруг оказывается она сама, а он там как дома.
Шок и трепет, следующие за этим откровением, поданы в истинно чеховском духе, приглушенными и почти задушенными сором как бы (как бы) мелочных пустяков и деталей, за которыми не видно до боли пронзительной сути.
Нужно сделать усилие, чтобы понять, что за нюханьем табака и разговорами о погоде скрыта крайняя степень отчаянья Маши.
Она хватается за слова и жесты, чтобы выдержать удар и не упасть. (А ведь Треплев вот-вот появится на сцене! Какими глазами она должна будет смотреть на него!).
А Медведенко оказывается связанным с Треплевым. Он посвящен и допущен к мистериям.
Его пустая и глупая болтовня в первой сцене, почти вся мимо главной темы, просто маскирует (по воле автора) этот факт.
Корешок, укореняющий учителя в реальность пьесы, найден. Они были знакомы. И в дом Сорина Медведенко ввел именно Треплев.
Вопрос только – когда и для чего?
Снова скрытый чеховский знак и снова развилка (а это только первая страница).
Повернем направо, туда, где Медведенко – близкий приятель Треплева, единственный из живых, допущенный слушать его бессмертное творение.
Этот поворот позволит ясно разглядеть ближайшую драматическую предысторию «Чайки».
Тьма
Медведенко для простоты обычно обозначают иероглифом мундира: форменный дореволюционный учитель, но в вышиванке.
Вслушаемся в самую первую фразу, произнесенную Медведенко, его вопрос к Маше: «Отчего вы всегда ходите в черном?»
Уже странное детское начало – «отчего», вместо длинного, почти детективного разъяснения причин и следствий, навязываемого обыденным «почему», требует короткой и ясной материальной сути, волшебного выключателя, лампа которого может осветить и обезопасить темную комнату, населенную тенями и призраками чужой жизни.
Медведенко во тьме? Медведенко растерян? Да.
Он не знает прошлого Маши и ему не у кого спросить о нем. Он совсем недавно появился в имении Сорина, и смотрит на его обитателей как бы сквозь тусклое стекло.
Как водолаз, наблюдающий жизнь красивых, но непонятных рыб через запотевшее блюдце скафандра, которого с миром живых соединяет лишь тонкий резиновый шланг, едва подающий воздух, а на ногах – тянущие ко дну калоши со свинцовыми подошвами.
Неуклюжий, растерянный, потный и суетливый, он пытается сделать шаг навстречу любимой женщине. Чмяк, чмяк. Пудовые каблуки поднимают со дна тонны ила, и воду вокруг заволакивает пелена мути.
– Ау, Маша! – шарит руками в потемках Медведенко, – Сёма потерялся в твоем доме! Помоги мне!
Хороший учитель знает ответы на все вопросы. Правда теряет из виду, что это вопросы детей. Когда стоишь на краю первобытного моря тьмы с маленьким факелом в руках, есть большой соблазн думать, что свет истины проходит через тебя, и что ты сам – частица света.
Так и Медведенко.
В глубине души он должен был думать, что