на Севере, тем более. Вставай, ты простынешь.
Он наклонился и протянул мне руки. Ничего не оставалось, как протянуть ему свои. Я поднялась, оправляя своё платье, сейчас, летом, оно было из белого шитья с воланами.
– Ты испачкалась, Ли, – сказал Серафим, отряхивая меня. – Нельзя в белом валяться на траве.
Я знаю, выдохнула я, а Серафим вытащил травинки у меня из волос.
– Я знаю.
– Знаешь… стирала бы сама, не поступала бы так.
– А разве не машина стирает?
Серафим засмеялся.
– Машина, машина… всё ты знаешь. Стирает машина, так же как и в саду траву стригут роботы, а посмотри, сколько ее в твоих волосах, потому что я не успел еще пройтись тут граблями сегодня, – он потряс мои волосы вытряхивая травинки. Надо заметить, принеслась я сюда лохматая и не прибранная, надеюсь, никто этого не заметил…
Серафим заглянул в моё лицо:
– Так что за причина рыданий?
Я только шмыгнула носом, вытирая остатки слёз, Серафим протянул мне платок.
– Сморкайся, не стесняйся. Кто обидел принцессу?
– Никто.
– Ну понятно. Так всегда и говори. Никогда, Ли, ни на кого не обижайся, – кивнул Серафим. – Всеслав, значит?
Я громко высморкалась.
– Он, конечно, противный мальчишка, но… тебя он не мог обидеть, – сказал Серафим в ответ на моё сморкание.
– Я и не обиделась, – сказала я, вытираясь, и посмотрела на него.
Серафим покивал и положил руку мне на плечо.
– Не из-за кого больше ты не стала бы плакать.
Я посмотрела на него:
– Много ты понимаешь. Тоже мне, – и отдала ему платок.
– Ну… где мне понимать Вернигоров, я всего лишь раб. Один из самых ничтожных.
– А, кстати, почему ты раб? Как это вообще может быть? Ты… и вдруг…
– Мы не выбираем себе судьбу, – пожал плечами Серафим. – Кем велено, теми и рождаемся. Только люди сами строят свою жизнь. Кем бы ни родились. У людей всё в руках, никакой предопределенности.
– Ты что, тоже родился? – я-то думала, существа как он не рождаются, а являются в мир.
Серафим опять засмеялся.
– Нет, принцесса, не те времена, как же можно явиться в мир, где каждый человек посчитан, учтён, исследован и записан. Нет-нет, из ниоткуда теперь явиться невозможно. Теперь все рождаются, – он посмотрел на меня. – Вот с тобой вопрос, как и с Всеславом, впрочем, вы особенные.
– Чем это? Тем, что можем, как ты перемещаться за грани?
– Нет, Ли, перемещаться можешь только ты, потому что… – он почему-то запнулся, как будто подбирал слова, а потом договорил: – Ну… ты вообще уникум. Но и Всеслав не как все люди, хотя за грани и не ходит. Может быть, пока не ходит. Хотя до тебя вас, людей, там не бывало. Во всяком случае, при мне.
– При тебе?
– Ну я живу не так давно, Ли, каким бы старым я тебе ни казался.
– Ты не кажешься мне старым, – удивилась я. Какой же он старый? Он молодой и красивый, просто