рукояти весла, о ноющей боли в плечах и спине, о новых мозолях на ладони. Чтобы возносить беззвучные мольбы богам о нужной ноздре Хьйолкега. Чтобы слышать только хрип легких да слизывать стекающие по лицу капли дождя.
Хороший Видарссон малый. Хоть и старше меня. Хоть и выше на голову. Пыхтит, умирает, но гребет наравне со всеми.
А сакравор, поди, и вовсе не замечает тяжести весла. Точно перышком машет.
Что там Халле? Никак не приманит добычу? Видать, чуют твари своего собрата, вот и не жаждут подниматься из уютной морской пучины.
На второй день плавания я уже готов был сам выбросить Рыбака за борт. Пусть лучше на нас хуорка нападет. Пусть еще какая-нибудь тварь вылезет! Все, что угодно, только бы не это тяжелое молчание и ожидание взрыва. Сейчас я бы даже на Торкеля согласился!
Уверен, что не меня одного терзали такие мысли. Иначе почему ульверы время от времени поглядывали на Рыбака? Тот ежился, нервно оглядывался и уже сам с мольбой смотрел на свое весло. Ничего не подцепилось ли? Неужто дар пропал?
Под вечер Хьйолкег чуть повернул голову, и подул нужный нам ветер. Арне с кормы крикнул убрать весла и поставить парус. Я втянул свое и уложил его вдоль борта. Поднял голову и примерз к месту: одно весло все еще мерно ныряло в воду. Лишь одно. «Волчара» начал понемногу разворачиваться.
– Убрать весла! – гаркнул Арне во всю мощь.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
Промокшая рубаха то обтягивала широкую спину сакравора, то собиралась складками, когда он откидывался назад.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
Он не мог не слышать приказ.
Эгиль Кот медленно отодвинулся в сторону, не сводя взгляда с Эрна. Вепрь потянулся к топорику, я положил руку на нож.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
«Волчара» повернулся вполоборота, и волны начали перехлестывать через низкий борт.
Побледневший Альрик подошел к сакравору, тронул его за плечо и тихо сказал:
– Убрать весла.
Эрн приподнял тяжелую голову, долго смотрел на хёвдинга, потом вздрогнул и бросил рукоять. Кот отшатнулся так, что налетел на Хвита и упал на доски.
– Арне, ровняй корабль. Поставить парус! – приказал Альрик.
И мы бросились к канатам, стараясь не думать о том, что произошло. И шепотком пробежали слова Кота:
– Глаза! Его глаза были оранжевыми.
Тварь уже завладевала им. Изнутри, исподтишка.
– Надо было остаться с Иваром, – пробормотал Ларс.
Сакравор привалился спиной к борту, закрыл глаза, а Альрик что-то ему выговаривал.
– Я больше там не сяду, – выдохнул Кот. – С меня как будто семь шкур спустили. Каждый его вдох – как по живому мясу.
– Но он же не напал. Всего-то не расслышал Кормчего, – дернул я уголком рта.
– Видать, ты, Кай, родился позади коричневого сыра[4]! – усмехнулся Облауд. – Все он расслышал. Он не понял!
– Что это значит? – нахмурился я.
Тулле приобнял меня за плечи и шепнул на ухо:
– Твари