Иешуа, потому что дальше Каифа будет указывать на бушующую толпу, собравшуюся, по его мнению, именно из-за ареста бродяги. Иешуа смог за довольно короткий срок заинтересовать народ своими речами, что, конечно, пугает верховный орган политической и религиозной власти в городе – Синедрион.
Дисмас, Гестас и Вар-равван – разбойники, приговоренные к казни вместе с Иешуа. В Библии вместе с Иисусом тоже приговорены к казни три разбойника, но указано лишь одно имя – Варрава, который был помилован и отпущен на свободу. Имена двух других разбойников – Дисмаса и Гестаса – встречаются в неканонических Евангелиях, что говорит о всеобъемлющем знании Булгаковым как Священного Писания, так и текстов, тесно с ним связанных.
Каноническим в христианской традиции считается имя Варрава, но Булгаков сознательно видоизменяет имя этого разбойника, чтобы не так сильно привязывать свой художественный текст к библейской истории. Отступление от традиций позволяет развивать идею романа в соответствии с авторским художественным замыслом, а не писать еще один теологический трактат о важности веры и религии.
– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.
– Впервые слышу об этом, – сказал Пилат, усмехнувшись, – но, может быть, я мало знаю жизнь!.. Можете дальнейшее не записывать, – обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: – В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом?
Философия Иешуа противопоставлена мировоззрению Понтия Пилата, разочарованного и одинокого. Иешуа любит людей, веря в их природную доброту, в то время как прокуратор озлоблен на весь род людской.
– Нет, я своим умом дошел до этого.
– И ты проповедуешь это?
– Да.
– А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, – он – добрый?
– Да, – ответил арестант, – он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил?
– Охотно могу сообщить это, – отозвался Пилат, – ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, – тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в Долине Дев.
– Если бы с ним поговорить, – вдруг мечтательно сказал арестант, – я уверен, что он резко изменился бы.
– Я полагаю, – отозвался Пилат, – что мало радости ты доставил бы легату легиона, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Впрочем, этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я.
В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль вить там гнездо.
Ласточка –