.

который хотел было уже что-то сказать в ответ, вдруг захлебнулся воздухом и закашлялся. Такое неизгладимое впечатление произвели на него провидческие способности собеседника.

      Толпа, возжелавшая скорейшего и тщательнейшего расследования всех обстоятельств столь запутанного дела, придвинулась ближе, чтобы ничего не упустить.

      Багажник открыли. И синяя канистра, и разноцветная щетка были на месте. Толпа осуждающе загудела и заволновалась.

      – Он подсмотрел! – неуверенно вякнул Фирсов.

      Ему никто не поверил.

      – Извините, – сказал я Оглоедову. – Ну кто бы мог подумать!

      Фирсов понял, что свои сдают его окончательно, и он остаётся один. Неописуемый ужас нарисовался на его лице. Я думаю, что именно в эту самую секунду он горько пожалел о том, что затеял историю с розыгрышем Кирилла.

      – Ну моя же машина! – плачущим голосом произнёс он. – У меня и документы на неё есть!

      – Поддельные! – рубанул воздух широкой, как лопата, ладонью Оглоедов.

      Толпа трусливо отшатнулась.

      – Не поддельные! – проскулил Фирсов.

      – Покажи!

      Предъявленные документы на машину произвели на Оглоедова не самое лучшее впечатление. Он даже расстроился, похоже.

      – Как настоящие! – сказал осуждающе. – Ну надо же, как научились липу клеить!

      – Не липа! – дёрнулся Фирсов.

      – У тебя небось инспектор какой-то знакомый, да? – не услышал его Оглоедов.

      – Знакомый! – воодушевился Фирсов. – И еще у меня в ОМОНе друзья! И в отделе этом … ну, как его … который по организованной преступности! И даже … в охране президента свои люди есть! У меня там кум работает! Вместе с кумой!

      Он нёс всю эту белиберду с одной-единственной целью – найти себе защитников, пускай даже мифических.

      На Оглоедова, похоже, подействовало. По крайней мере, он отпустил, наконец, ворот растерзанной рубахи бедного Фирсова.

      – Твоя, говоришь, машина, – произнёс задумчиво.

      – Моя! – немного осмелел Фирсов.

      – И документы у тебя на нее есть …

      – Есть! – ещё более осмелел Фирсов.

      Оглоедов заглянул в салон и попросил до сих пор остававшегося в машине Кирилла:

      – Слышь, братан, выйди-ка на минутку!

      Кирилл перечить не стал. Вышел. В следующее мгновение Оглоедов своим кулаком, огромным, как кувалда для забивания свай, шарахнул по крыше фирсовского «жигуленка», отчего в той крыше образовалась внушительных размеров вмятина, а лобовое стекло вывалилось и упало на капот. Оглоедову этого показалось мало. Он примерился и ударил в дверцу ногой, закованной в устрашающего вида ботинок пятьдесят неизвестно какого размера. Поскольку машина у Фирсова была довольно древняя и коррозия уже сделала своё чёрное дело, дверцу Оглоедов пробил насквозь. Только ошмётки ржавчины по сторонам разлетелись.

      – Ох! – наконец-то подал голос близкий к состоянию невменяемости Фирсов.

      – Можешь ездить, если она твоя! – мстительно сказал Оглоедов. – Дарю!

      Но