Изредка вспыхивал, как тлеющий пожар. Его сразу узнавали, он мог в любую минуту зародиться в глотке старухи, и та беспричинно обнажала расшатанные зубы. И всегда его подхватывали глотки по соседству. Этим смехом заражались, он передавался, как передаются болезни, и лица лопались, раскрывались, будто гранаты. В воздухе всегда оставалось несколько зернышек, готовых прорасти у кого-нибудь во рту. Время от времени деревню сотрясали взрывы хохота, люди до колик смеялись над женщиной, которая венчалась в белом платье и увяла в день своей свадьбы.
Об этом сложили песню.
Медовый месяц
Моя мать посмотрела на тяжелое белое платье, упавшее к ее ногам, и присела на корточки, чтобы собрать расплескавшуюся ткань.
По ту сторону ширмы ждал разморенный в ночном комнатном тепле мужчина.
Ее знобило за слабым заслоном из дерева и ткани. Ее дрожь передалась нарисованным цветам.
Она встрепенулась, услышав долетевшую из темноты мелодию аккордеона – свадебный подарок пропащей девки.
Наконец она вышла в сорочке. Ее сосредоточенное лицо обрамляли густые и мягкие черные волосы. Лежащий на кровати мужчина поманил ее к себе.
И разом, не медля, ни слова не сказав, в нее вошел.
Грубое полотно, на котором она, мечтая об этой первой ночи, вышила их инициалы, раздражало голые ягодицы, кожа горела от того, что терлась о простыню под навалившимся и быстро толкавшимся в нее мужчиной. Он яростно в нее вцепился, грубо раздвигал ляжки и так тискал груди, что она прикусила язык, чтобы не закричать. Он стал ей более чужим, чем был до помолвки, когда смотрел на нее во время мессы, а она стыдилась отвечать на его взгляды, чувствуя, как тяжело они липнут к ее губам, грудям и бедрам.
Теперь он входил в нее, уже на нее не глядя.
Все закончилось быстро. Скрип затих. Он рухнул на нее и вышел, отделился от взрезанного им посередине тела.
Моя мать неподвижно лежала с раскинутыми ногами, беззащитная, в задранной до плеч сорочке, и ждала, не произойдет ли что-нибудь еще. Она прислушивалась к каждому нервному волоконцу, исследовала саднящую кожу, выискивая наслаждение, которое ее тело, отдаваясь, надеялось получить в обмен. Пока длился праздник, ее муж был оживленным и словоохотливым, теперь же он молча лежал рядом с ней, и его кожа нигде не соприкасалась с ее телом. Тяжелая масса волос моей матери, рассыпавшаяся под ними обоими, укрывала треть кровати синеватым сумраком.
Она не осмеливалась высвободить свои длинные шелковистые пряди.
Аккордеон умолк.
Придется научиться получать удовольствие от любовных действий мужа, она, неискушенная в этих играх, не вправе была ждать большего от этой первой ночи, подумала Фраскита и, мягко оттолкнув уснувшего мужчину, собрала волосы и заплела их, как делала каждый вечер. В конце концов, он сделал ее женщиной, об этом свидетельствует тонкая струйка крови, ползущая у нее между ног.
Она вылила в фаянсовый таз кувшин прохладной воды, вслушиваясь в ее журчание в тишине первой брачной ночи, и вымылась бережнее, чем обычно.
Назавтра