телом. Затем взял ее за руку и заверил, что никогда ее не бросит. Камилла слегка отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его. Она улыбнулась, увидев его седеющие, примятые подушкой волосы, нос, который был немного крупноват для его прекрасного лица. Этот нос был похож на фальшивую ноту, сыгранную случайно, но не дающую впасть в уныние от совершенства. Возможно, ее подтачивала скука от чересчур размеренной жизни. Но ей удалось убедить себя, что с ее стороны было неразумно жаждать ярких впечатлений. Хотя страсть – это движущая сила жизни.
Она в свою очередь взяла в ладони лицо мужа, чтобы вновь ощутить тот душевный порыв, благодаря которому некогда оказалась в его объятиях. Но ее сердце сбежало. Они стали чужими друг другу, словно болезнь внезапно забросила ее в неведомую страну, а муж остался на границе. Они все еще держались за руки, но держались через баррикады.
С того дня Виктор готовил завтраки по утрам, насвистывая, чтобы побороть тревогу, которая перечеркивала его лоб. Между бровями у него появилась новая морщина. И Камилла с удивлением обнаружила, что эта морщина ей нравится.
Она объяснила дочери, что больна и что ей придется время от времени ложиться в больницу на лечение. Они назвали ее недуг «Роберто», чтобы не произносить слова «болезнь». Чтобы играть со страданием и страхом. Перла каждый день придумывала новый радикальный способ уничтожения Роберто. Но этот коварный Роберто не обращал внимания на угрозы маленькой девочки, продолжая незаметно делать свое дело.
После уроков Перла показывала Камилле на кудрявые, пышные, густые и блестящие волосы здоровых матерей ее одноклассников. Казалось, что они нарочно делали прически перед тем, как пойти в школу, чтобы подразнить Камиллу, у которой выпали все волосы. Искусно завязанные платки делали ее похожей на видавшую виды цыганку, и только.
Однажды по пути домой, доедая свой полдник, Перла спросила:
– У мамы Альмы красивая прическа, правда?
– Да.
– К тому же она очень быстро бегает. Ты тоже скоро сможешь бегать?
– Надеюсь.
– Когда я вырасту, сделаю себе такую же прическу, как у мамы Альмы.
Камилла твердила себе: «Наберись терпения, ей сейчас нелегко, наберись терпения, она тоже страдает». Но в конце концов не выдержала:
– Если ты недовольна, найди себе другую маму!
– Ну, нет, я не могу. Ведь моя мама – ты.
Перла произнесла это сокрушенно, словно ей приходилось смиряться со своей тяжкой долей – иметь такую мать, и Камилла разрыдалась посреди улицы.
– Мама, на нас все смотрят, – смущенно пролепетала девочка.
Но Камилла была не в силах справиться с огорчением, которое усиливало стыд и отчужденность ее дочери.
– Ненавижу, когда ты такая, перестань, – продолжала Перла.
Камилла заплакала еще сильнее.
И все же она старалась как-то отвлечься, найти выход из отчаяния, которое слишком тяжелым бременем ложилось на плечи ее дочери. Заметив как-то под асфальтом корни деревьев, которые заставили асфальт пойти трещинами, она опустилась