на пустоту, а Бим, вертясь рядом, устроился практически правильно, и пропечатался в попе, в самом красивом месте попы, а попа – вау! – повторяю: каких ещё поискать.
Я так думаю, это была попа русской красавицы и модели.
Французские попы, не говоря уж про их… если ласково, то киски… короче, эти самые французские «киски» гораздо страшнее наших родных. Не верите, зайдите в Интернет. Там золотой крест торчит в жопе ужасной, хоть и юной монашенки и надпись по-французски: «Господь терпел и нам велел». Русские до такой крутизны безнравственности не догадаются. А волосня там такая свислая, будто в этом порномонастыре псевдомонашки с рождения не пользуются бритвой. Будто им там причёски на лобке специально выращивают для порнофотографии.
Действительно, что нашли в древнем с виду Порфирии проститутки – непонятно, но облепляли они его так густо, как мухи садятся на лучшее в мире гуано. Бим, если это прочтёт, – непременно обидится. А может, наоборот, возгордится. Бима в этом смысле понять сложно. Он будет прославляться на любой основе.
– Это были проститутки? А я и не понял, – расстроился Бим, – эх, проституточки мои, лилитуточки. – И шатнулся в сторону этих платных тварей, – мужики, я щас вернусь.
Хотя может быть они и не твари вовсе, а приличные девочки, студентки, или стервозы ибн Ливия, или просто такая выгодная работа: моё тело, что хочу, то с ним и делаю. Или французское правительство их специально собирает в этом месте для привлечения клиентуры. В эти заведения, стриптизы, шоу-балеты, фолибержеры разные, кабаре выстраиваются огромные очереди, аж начиная от третьих по счёту домов.
– Пойду с ними полюбезничаю, – добавил Бим к сказанному, уже на ходу. Качнулся и поддёрнул сумку ближе к телу.
– Стоять!
Теперь уже кричит Клинов. И снова толпа вперила глазья в нашу тургруппу.
– Порфирий, йёбс ж твою мать, – укоризненно и вежливо – если это про интонацию, а не про текст, продолжил Ксан Иваныч, – ты же, бельдюга такой, только что клялся в усталости, а сам опять… Вот зачем, блЪ, а? Зачем, блЪ, опять, блЪ, начинаешь?
Ксаня нагрелся как спираль пятидесяти… нет, стапятидесятиваттной лампочки (была такая подружка у меня на потолке, быстро истлела, и бюджет сгорел) и Бим соответственно поднял руки вверх. Музыка из Щелкунчика, часть, где рыдают. Он сдался, он подчинился товариществу, покорился большинству и оттого возгордился. Музыка из Щелкунчика, где принц уже под ручку с девочкой, и мчит на снежинке невесть в какую родину с белыми лебедями, и все богатые, и не хотят никаких революций. Вражьи крысы побиты. Сплошной ля-мажор и вальс.
Анализатор мой молчал. И Сочинитель молчал. Они плакали в это время от счастья. И эту дурь в них втолкнули, потом объединили. Оно не баба, он-она-оно – тупо сентиментальная девчонка с цифровыми волосами, голубыми небесами и какими-то глазами! Он-она не увидел-ла постель-ли. О чём, девочка Лю-Ли, смеёшься? Это дело поправимо… кш-кш-кш… и ты отыщешь