был сделан со значительным перевесом, главой правящего дома стал Крам Кахилл. Великий дом Кахилл не только возродился, но и превознёсся.
На следующий вечер провели церемонию возвышения. Весь королевский тракт был ярко освещён факелами и масляными лампами, свечами и лампадками. Всё вокруг украсили цветами и гирляндами из цветных листьев карая, растения ставшего своеобразным символом Портуса. Новый кам должен был пройти пешком от ворот правящего дома, до главных ворот храма, где его будут ждать представители всех великих домов, знать и избранные чиновники. Путь был довольно долгий, Крам прошёл его один, в обрамлении толпы горожан, в знак того, что он доверяет им, а они ему. Его статная фигура выделялась в свете садящегося солнца, на фоне толпы, он был довольно высок. В конце пути, широкий королевский тракт был пуст, зевак согнали на тротуары, сделав заграждения из шеренг гвардии правящего дома. Плотная разношёрстная толпа стояла прижавшись к стенам домов, все галдели, кто-то радостно вопил, на камни мостовой летели лепестки цветов и рис. Крам подошёл к резным створкам ворот храма, они начали медленно, бесшумно открываться перед ним. Он посмотрел на каменные изваяния по бокам, по спине побежали мурашки, в бликах света от факелов казалось, что эти чудища корчат лица и ворочаются, наблюдая за ним. Ворота распахнулись, за ними, вдоль освещённой дороги, собралась неисчислимая толпа знати. Ворохи дорогих разноцветных тканей, кружева и вуали, всполохи драгоценных камней и золота, сопровождали его, пока он поднимался по дороге к ступеням храма.
Весь свой долгий путь, от правящего дома, до ступеней храма, Крам предавался воспоминаниям. Перед его внутренним взором проплывали картины из детства – мать, с больным бледным лицом, делающая очередное замечание по поводу его внешнего вида; брат, падающий с осёдланной свиньи с громким хохотом; отец, каменное лицо которого, медленно расплывается в улыбке, при взгляде на вторую жену. Воспоминания о сводных братьях были подёрнуты дымкой забвения, он не помнил их лиц, с трудом вспоминал их имена, но хорошо помнил момент их смерти. Уже очень давно он справился с этими воспоминаниями, смял их как листок бумаги, поместил в ящик, закрыл его на ключ и закинул подальше в чертогах своего разума. Иногда в минуту слабости, сомнения или сожаления о чём либо, он доставал этот пыльный ящик, чтоб любовно провести кончиками пальцев по его поверхности, чуть приоткрыть, обжечься и снова захлопнуть. Лица, голоса, звуки и запахи калейдоскопом проносились в его голове, этот поток невозможно было остановить.
В последствии Крам ничего не мог вспомнить из этого своего пешего путешествия, от правящего дома к храму, только размытые пятна вместо лиц, сливающиеся в единое целое, да пляшущие, нелепо дёргающиеся фигуры, под аккомпанемент смеха младшего брата, взволнованного голоса отца и предродового крика мачехи, раздающихся у него в голове.
Крам очнулся от своих мыслей, ощутив под ногами гладкий камень, он стоял на небольшой площадке перед