довольно было. А вот Пафнутий с батюшкой хорошими знакомыми оказались, поэтому даже трижды облобызались по русскому обычаю.
После этого отец Рафаил подошёл к Тихону и долго молча стоял рядом с лавкой, на которой спал больной. Затем перекрестил его и, пожелав доброго здоровья, уселся за обеденный стол. Митяй уже приготовил всё для ужина. День был скоромный, поэтому на столе оказались и мясные, и рыбные кушанья. Иван рядом пристроился, времени после обеда много прошло, и он уж успел проголодаться. После ужина батюшка вышел на улицу, пригласив с собой Ивана:
– Рассказывай, как всё было.
Ивану вновь, уже в который раз, пришлось пересказывать события предыдущего дня. Отец Рафаил слушал его не перебивая. Затем промолвил:
– На всё воля Господня, – и вернулся в трактир.
К этому времени все, кого хотел увидеть Тихон, собрались вместе. Но тот спокойно спал. Лукерья, тихонько в уголке сидевшая и занимавшаяся вязанием, вскочила, перед лавкой с Тихоном встала, руки в стороны раскинула и, заявив, что будить больного она не позволит, предложила перенести оглашение его воли на следующее утро.
На том и порешили. Феофан с супругой в свой балаган отправились, Пожарская тоже по делам убежала, у Сидора Ивановича ещё и другие больные были – он и пошёл их навестить. Филарет с Авдотьей и Настёной отправились в потешный ряд: побывать на ярманке и не зайти подивиться на то, как клоуны с фокусниками, акробатами да лицедеями народ веселят, было невозможно. В трактире, помимо спящего Тихона, остались лишь Пафнутий, отец Рафаил да Иван. Спать вроде бы ещё рановато было, поэтому они сели рядком, не обращая никакого внимания на Лукерью и Митяя, которые у стола суетились, всё недоеденное с него собирая да подметая потом пол, и начали разговоры разговаривать. Пафнутий Петрович миску с недогрызенной бараньей ногой обслуге не отдал, так с ней на коленях и сидел.
Вначале отец Рафаил Пафнутия о его делах расспрашивал. Видать, много чего он о нём знал – по делу, с толком вопросы задавал, головой в такт его рассказу кивая. Затем уже Пафнутий Петрович делами батюшки интересовался и тоже головой кивал. Ну а после Ивану пришлось ответ держать, и всё-всё, что мог, он им о сделанном в тот день поведал. Тут уж они оба головой почти одновременно кивать принялись. Устраивало их, значит, что Иван им рассказывал.
Постепенно разговор сам собой затих. Пафнутий Петрович принялся дообгладывать баранью косточку, хотя она совсем остыла. Но подогревать её он отказался, только попросил Митяя чаю погорячей ему налить, чтобы смыть жир, в горле застывший.
Утром, когда солнце ещё до коньков крыш заполонивших территорию ярманки лавок не поднялось, все, кто следует, вновь собрались в трактире и окружили топчан, на котором лежал Тихон. Он был в памяти и переводил глаза с одного лица на другое. Чувствовалось, что он всех узнаёт и даже пытается со всеми поздороваться, хотя бы молча, только здоровым глазом. Выглядел он получше, чем накануне. Щёки, вчера ещё запавшие и имевшие сероватый цвет,