Кто знает, не остался ли полет? И может быть, стебли объятий переживают нас, свою почву?
Рильке в переводе Цветаевой. Та же несуетность и серьезность плюс женская гибкость и верность. Так верба переводит в дерево каждый изгиб реки – в дерево, что, ветвясь, как дельта, впадает в небо, как в море…
Вчера, когда укладывали вербу на козлы, чтобы распилить, дед сказал, что она выгибается, как река…
Собака. Дерево. Река. Человек.
Слова на разных языках, но все о том же…
Виктор заторопился по тропинке, но поскользнулся и упал боком в снег. Мягко, чисто, хорошо… И вставать не хочется.
Снег лежит, как белые простыни, что постелила девушка, которая никогда не будет твоей…
Ветвится в легких холодное и колючее деревце.
Ольховый листок, угрюмый, темно-коричневый.
Он свернулся, как ёжик.
Он против насилия белизны.
Сухая травинка пробила снег.
Ей кажется, что она обрела бессмертие.
Холод сжимает виски и подбирается к гландам.
Посыпался иней. За воротник.
Холодная капля ползет по спине, напрягает тело.
Словно прижимаешься к женщине, все крепче и ближе.
Чтобы раствориться в ней, как льдина в реке.
Чтобы избавиться от себя, от своей жизни.
И обрести себя, свою жизнь…
СТУЧИСЬ В ПЕРВУЮ ДВЕРЬ
Это была именно та дверь, которую Виктор пропустил, не веря, что счастье так близко, так возможно –‑ первая дверь сразу, как заходишь в подъезд, направо.
Но предварительно Виктор обзвонил все квартиры, окна которых выходили во двор. И, разумеется, безуспешно. Хотя и не совсем бесполезно ‑– немного погасил волнение, разбил ледок внутренней скованности и неуверенности.
– Ах, это вы! – реплика прозвучала как-то дистиллировано, без эмоций, а может, просто спокойно. – Проходите, я сейчас.
Галина прошла на кухню, а он заглянул в комнату и поздоровался с подругой. Та оторвалась от стола заваленного книгами и тетрадями. Родной пейзаж.
– Здравствуйте, снимайте пальто, проходите, ‑‑ равнодушно произнесла она все необходимые слова.
– Нет-нет, я на минутку.
Через застекленную дверь видно, как Галина в джинсах и зеленой кофточке как-то очень ловко двигается по кухне, сосредоточенная и неожиданно привлекательная в окружении обычных и прозаических вещей.
– Ну, вот и все, – она вытерла руки полотенцем и шагнула к нему.
– Что вы здесь стоите? Не понравились этой девушке?
– Я приглашала.
– Видите, у нее ‑‑ алиби. Как всегда. Проходите.
Галина провела его в смежную комнату, села в уголок дивана, показала рукой, что ему можно рядом. Он выбрал стул напротив: чувствовал, что главное – следить за ее лицом и уйти, когда еще не совсем надоест. Было заметно, что она очень устала. Безразличие проступало на лице, обесцвечивало голос, расслабляло, лишало упругости тело.
– Я даже рад, что вы вот такая, подавленная, без этого вида победительницы.
– Да, я очень