полка полевой артиллерии № 96.
Сюда они добрались после полудня, усталые как собаки.
Их подразделение привели в сад и построили в два ряда лицом к большой белой вилле. На веранде офицеры пили кофе.
«Ну где война? – думал Райзигер. – Мы уже на фронте?» Два дня назад пришлось выйти из вагонов: дальше поездам ходу не было. Двигались пешим порядком через развалины деревень. Потом ночью, в сарае, глухая дрожь в ушах: «Слышали, стреляют? И что теперь? Офицеры почему в тужурках, без оружия? А где орудия? Где враги?»
– Смирно! Равнение направо!
Старший офицер поднимается по ступенькам на веранду, младшие за ним. Ага, командир полка. За ним, с толстым журналом, батарейный вахмистр.
«Сейчас поприветствуют, – думал Райзигер, – как подмогу, как товарищей, пришедших на помощь».
Но нет. Командир только машет «Вольно», сует себе сигаретку в зубы, испытующе оглядывая новобранцев. И ничего не говорит. Ни слова. Наконец машет еще раз:
– Ну, давайте, батарейный вахмистр!
Происходящее напоминает аукцион просроченных ненужных товаров. Вахмистр идет вдоль строя, проверяет ряды, тыча то одному, то другому в грудь:
– Вы в первую батарею… вы в четвертую… вы в легкую колонну.
Так всё и идет: недружелюбно, без всякого интереса.
Райзигер видит, что почти всех добровольцев оприходовали. Один за другим они выступают из строя, становясь по сторонам, а он всё стоит. Стоит совершенно один.
«Меня что, забыли? Я ж сюда добровольно записался. Это невозможно, чтоб вахмистры просто проходили мимо меня. Остальные уже маршируют прочь…»
Наконец самый толстый из вахмистров тычет ему указательным пальцем в воротник и в портупею:
– Доброволец что ли? Заметно!
Кровь ударяет Райзигеру в голову: «Я что, экспонат? Все насмехаются надо мной». Он глядит в их толстые хохочущие лица. Приходится сглотнуть, чтобы скрыть волнение.
Толстый вахмистр дает ему тычок в грудь:
– Ну ладно, забираю тебя. Может, получится сделать из тебя солдата. Легкая колонна боепитания номер два, понятно?
После этого он отворачивается, заводя разговор с лейтенантом, стоящим поблизости.
Впервые с тех пор, как Райзигер стал солдатом, появилось это чувство – что он совсем один. Что он слишком молод, совершенно беззащитен. «Это и есть жизнь солдата на фронте? Это что, товарищество перед лицом врага?»
Он всё стоит, застыв, таращится на белую виллу.
Офицеры не спеша поднимаются на веранду. Толстый вахмистр следует за ними.
Вскоре является какой-то бородатый солдат.
– Ну что, пошли, что ли, камрад, – говорит он. – Ты тащишь карабины. Я несу твой ранец. Вот так, впереди я пойду.
…Не случилось ли всё ровно так, как пишут в букварях? Хороший, благородный, верный немец Михель; черный, гнусный Русский, ошибочно наделенный почетным титулом европейца; подозрительно выжидающий Англичанин, а внизу, на юго-востоке – Балканец, бросающий бомбы, убивающий