более узкая, местами потемнее.
– Они тебе в жало стрельнут, если рыло не уберешь обратно, – говорит Кернер, стоя на дне окопа и глухо зевая.
– Никогда не видел вражеского окопа.
– Говори потише, обезьяна, или что, думаешь, у них там ушей нету? Ночью слышно за километры. В канун Рождества мы даже слышали колокола Арраса. Тише там.
При этом Кернер придвигается к Райзигеру. Оба прислушиваются. Райзигер затаил дыхание. Чувствует, как сердце бьется об известняк.
Странно: да, вдали слышно шумы. Собака хрипло взвывает пару раз. Вдруг воздух прорезает гудок локомотива. Еще слышно звон и грохот вагонов.
Так это и есть враги?!
Ни на миг не возникает у Райзигера осознания, что это враги. Всё это там шумит так похоже на обычную мирную жизнь. Лай собак, гудки паровозов, шум вагонов – почти что картины из его дома.
Летом, в каникулы, когда тепло и от странного волнения августовской ночи невозможно заснуть, дома были именно такие шумы.
Спутанные детские мечты обволокли всё вокруг. Вот соседская собака встревожилась при звуках чьих-то посторонних шагов. Вот поезд отправляется в странствие в неизведанные страны. И вот вагоны поехали, покачиваясь, сквозь ночь. А это старый извозчик, который часто возил доктора к больным. А еще линейка с уставшими седоками, едущими с летнего праздника. Вот возы с сеном, опоздавшие вернуться засветло и спешащие в амбары.
Райзигер впивается взглядом в даль.
– Эй, Райзигер.
– Просто погоди.
Кернер тычет в бок:
– Спятил, парень? Нужно вернуться и притащить еще бруса. Если Старик застукает, нам не поздоровится. Пошли.
Он спрыгивает и дергает Райзигера за шинель:
– Давай уже, пошли. Знаешь ведь, каждое отделение должно сгонять по пять раз. Не поспешим – застрянем тут до утра.
Трусцой припустили назад.
В четвертый раз сбрасывая с себя груз на пост наблюдения, Райзигер пыхтит:
– Чертовски тяжелая работа!
Чувствует, что оба плеча намяло и теперь они болят. В изнеможении прислоняется он к стене траншеи и жует травинку.
Кернер вытирает лоб тыльной стороной ладони.
– Больше не можешь? Да, парень, ученье есть ученье… – Он поворачивает назад. – Ну, давай уже. Или хочешь полежать? Ну, я пошел, короче, ты ковыляй там следом.
Райзигер, наконец, совсем один.
«Тьфу ты черт, вот же каторга! И пить охота! Но где же пехота? Должно же здесь быть что-нибудь попить».
Райзигер недолго сомневается: «А что мне будет? В конце концов, я молодой солдат, могу иногда и заблудиться».
Делает несколько шагов вправо, за угол траншеи.
Вдруг останавливается. Испуган. Перед ним человек. Тот не двигается, даже не поворачивает к нему головы, тихо покашливая.
Ага, пехотинец!
Райзигер (застенчиво):
– Добрый вечер.
Пехотинец наклоняет голову немного в сторону:
– Из артиллерии?
Начинают разговор.
Так-так, артиллерист,