на утреннем ветру. Уже несколько минут паруса «Минервы» раздуваются, часто с резким хлопком, напоминающим пушечный выстрел, но…
– Дьявол! – говорит Даниель. – Они по нам палят!
Теперь он видит, что на носу вельбота установлен фальконет и какой-то верзила закладывает в жерло аккуратную связку свинцовых шариков.
– Предупредительный выстрел, – успокаивает Даппа. – Выражение ужаса на вашем лице, жесты… превосходно.
– Число судов изумляет… неужто они все пиратствуют вместе?
– Времени на объяснения будет ещё вдоволь, а пока вам стоит зашататься и схватиться за сердце – мы под руки отведём вас в вашу каюту на верхней палубе.
– Позвольте! Моя каюта, как вам известно, на шканцах…
– Только на сегодня вам уступили лучшую каюту на корабле, капитан. Идёмте, вы слишком долго были на солнцепёке – вам пора отдохнуть и откупорить бутылочку рома.
– Пусть обмен выстрелами не вводит вас в заблуждение, – произносит Даппа, просовывая курчавую, тронутую сединой голову в капитанскую каюту. – Будь это настоящее сражение, шлюпы и вельботы вокруг разлетались бы в щепки.
– Если это не сражение, то как прикажете называть, когда люди на кораблях обмениваются свинцом?
– Игрой… танцем. Театральным представлением. Кстати… вы в последнее время репетировали свою роль?
– Полагал небезопасным, пока летает картечь… но коль скоро это всего лишь развлечение, что ж…
Даниель выбирается из-под стола, под которым сидел на корточках, и направляется к окну, двигаясь как в парадоксе Зенона: каждый шаг вдвое короче предыдущего. Каюта ван Крюйка занимает всю ширину кормы: два человека могли бы играть здесь в волан. Кормовая переборка представляет собой одно слабо изогнутое окно, в которое, как понимает теперь Даниель, виден весь Плимутский залив: крохотные домики и вигвамы на берегу, а на воде многочисленные судёнышки, окутанные пороховым дымом. Иногда они мечут короткие жёлтые молнии в общем направлении «Минервы».
– Публика настроена враждебно, – замечает Даниель.
Одно из оконных стёклышек слева разбивается – надо полагать, от пули.
– Превосходный жест! То, как ваши руки взметнулись к голове, словно вы пытаетесь зажать уши, и замерли в воздухе, будто уже охваченные трупным окоченением… благодарение Богу, что вы у нас есть!
– Должен ли я понимать, что всё происходящее – лишь какой-то сложный способ манипулировать сознанием пиратов?
– Не стоит заноситься – они точно так же поступают с нами. Половина пушек у них на борту вырезаны из брёвен и покрашены под настоящие.
Нечто метеороподобное сносит носовую дверь с петель и зарывается в дубовую кницу, сбивая и слегка перекашивая каюту – придавая Даниелевой системе отсчёта некую параллелограммность, отчего кажется, будто Даппа стоит теперь чуть-чуть под углом… или, может быть, весь корабль накренился набок.
– Некоторые пушки, разумеется, настоящие, – быстро говорит Даппа, пока Даниель не успел сам