все хорошо. Искала сообщения в рабочих чатах, телефон не слушался подушечек пальцев, не открывал сразу что надо. «На шоу ворвались грузовики с неизвестными». «Террористов обезвредили». «Исламские радикалы». Так потом говорили в новостях. Лейла и ее коллеги долго еще повторяли одни и те же слова – ключевые месседжи – журналистам и родным погибших. Слова о трагедии. Это стало новой работой. При каждом повторении душа готова была обжечься. Но слова эти только холодили, как большие замороженные рыбины, от которых немеют пальцы.
«Терроризм не имеет национальности и религии» – так звучал один из таких месседжей. Может, поэтому, несмотря на арабское имя, общаться с родными погибших от имени компании часто отправляли ее. Ничего не объясняли, говорили только: можешь отказаться в любой момент. Но впервые за много лет Лейла знала, что делает что-то нужное. Не переписывает, как из года в год, пресс-релизы о дерзких экспериментах и открытиях в новых коллекциях, не работает живой вешалкой одежды для блогеров и редакторов. После разговоров с ней этим родственникам становилось хотя бы немного легче, и она чувствовала свою нужность, настоящесть.
Лейла тогда много времени провела в Центре заботы о близких в Довиле. Туда приходили и звонили люди, чьи родные были на шоу и пропали. Заботу о близких организовал «мировой лидер в управлении бедствиями», чей промысел – большие трагедии в разных странах, клиенты – крупные компании и правительства, а стоимость услуг – ох. Почти все, кто работал в этом центре, были добровольцами из сытых благополучных стран, откуда часто ездят поспасать мир во время отпуска или на пенсии. Каждый день сотрудники не высыпались, сидели на месте с раннего утра до вечера, не важно, зашел ли сегодня в центр хотя бы один родственник или нет. Каждый день долго и с шумом выбирали ланч с доставкой. Каждый день их вытянутый и почти прозрачный директор, точно не доброволец, подолгу распинал такую же субтильную коллегу. Особенно разозлился, когда та вставила в отчет цифры с сайта главного конкурента, другого мирового лидера в управлении бедами.
Сотрудники центра праздновали день рождения этого директора в ресторане гостиницы, где и жили. Задорная белоруска-администратор устроила конкурс с визгами и лопанием шариков между ног, именинник вспоминал, как год назад отмечал свой день тоже во Франции, недалеко, на месте авиакатастрофы, а за год до того на взрыве молла в Кении. В том же ресторане они и без того ужинали вместе каждый вечер: в свободное время рекомендовалось не уходить далеко и не привлекать к себе внимания.
Но и этот центр, и странный праздник тоже вписывались еще в Лейлины рамки, хотя так и норовили вылезти за них. Невыносимо стало потом, когда в головном офисе все улеглось и вернулось в свою колею. А ведь ненадолго почти все стали настоящими, старались изо всех сил помогать друг другу и пострадавшим. И вот снова начали фальшивить, притворяться, ждать того же и от нее. Лейла сбегала в путешествия, книги. Решилась наконец на фэтграфтинг: когда твой жир берут из одной части тела и вкачивают в другую. Она хотела убрать бедра и добавить грудь, списалась даже с клиникой в Таиланде, вот-вот должна была туда полететь. Кто-то ушел во фриланс. А один коллега родом из Туркменистана купил красный «Порше» в кредит на несколько лет. Жизнь коротка и конечна.
Мир запросто мог сдвинуться и раньше, еще до показа, когда Лейла бродила по транзитному Сингапуру, голодная и злая. Весь перелет не кормили толком. В бизнес-классе одной из лучших авиакомпаний и партнера их показа в Довиле не нашлось второго овощного салата вместо блюда с запретными тогда углеводами. Двадцать часов из Новой Зеландии в Сингапур, пересадка в Австралии, где еду нельзя провозить даже транзитом. Еще и посадили в проходе, почти у эконома, с надменной улыбочкой спросили, умеет ли пользоваться креслом. Как будто очевидно, что Лейла не такая, как другие пассажиры здесь. Пусть и летела по служебному билету, который повысили до бизнеса только в последний момент. Сколько она уже перевидала этих кресел.
Лейла так ждала двадцать три транзитных часа в Сингапуре, так предвкушала. А пришлось долго ругаться в дорогом вроде бы ресторане, который рекомендовали все коллеги. Ее не хотели сажать одну за большие столы на террасе с видом на город, подсовывали дурацкий столик в закутке. Да она бы, может, заплатила там как за троих. Ох. И вот Лейла бродила по округе, искала и искала в трипэдвайзере другое место с хорошим видом и отзывами, не находила. Все раздражало, от голода тошнило, Лейла не спала почти сутки, много курила, а обычно почти не курила, пусть станет еще нестерпимее, пусть, и в какой-то момент … темнота, затем свет.
Пришла в себя на стуле уличной кафешки. Видела только небо, разные по цвету и форме верхушки небоскребов. Лейла и сама плыла там, высоко, пока не стала возвращаться, осознавать угрюмо, с безнадежностью, где она и кто. Не хотелось из хорошо знакомого нигде приходить обратно в себя, на соломенный стул, в мокрые теплые брюки. Что за бессилие перед телом, стыд, стоит на секунду потерять контроль. Просила помощи у компании молодых людей за соседним столиком. Только никто не откликнулся, как будто старались не замечать. Пришел официант, начал суетиться. «Nashatir, nashatir» – Лейла подносила пальцы к носу, изображала головокружение и вдох резкого запаха. Официант исчез надолго,