голове Лейлы откуда-то возникло, что называть свое имя сейчас никак нельзя. Но и придумывать ничего не хотелось. Так и сидела молча, с усилием раздвигая уголки губ в улыбку, не уверенная, что получается.
– Где вы? Какой сейчас год? Откуда вы? – продолжал Альфредо.
Лейла терялась, загнанная, как дикая лань или первый слоненок Джамбо, которого приручил и передал в зоопарк суровый охотник. К чему эти расспросы, не надо никакой конкретики, только страх едва позвякивает внутри. Как бывает, когда проверяют на сайтах, что не робот, простыми, но с подвохом заданиями. Чуть придя в себя, Лейла сжала лоб пальцами и соврала:
– Сорри, болит голова. Надо прилечь.
Доктор наговорил ласковостей и вышел вместе с медсестрами. Чуть позже кто-то приглушил свет, потемнело.
Хочу написать другу, когда-то соседу по Холланд-парк: все хорошо. И родителям. Только не пошевелиться. Что-то яркое, белое режет глаза. Рядом люди. Не вижу, чувствую их. И ни пальцами на руках, ни головой не двинуть. И не сказать ничего: язык отек, губы отекли. Тяжелые. Такая усталость, невозможная. Сопорт, сопорт ми. Ты здесь совсем одна, Лейла. Опять падаю в сон, другой. Темный, бессюжетный.
Проснулась уже наутро в палате.
Начались обследования. Лейлу будили посреди дня и ночи, куда-то катили, ничего не объясняли. Стуки и вспышки света, огромные аппараты, мокрые следы от электродов, шум, хлопки. Не спать ночью, крутить педали, смотреть на картинки, кружиться, закрыть глаза, идти. Пульс и сердце, свет в зрачки, череп, руки, ноги, разрядики тока. В каждой комнате по филиппинке или филиппинцу в голубых костюмах. Лейла не всегда уже понимала, где именно находится. Все молчат, покорно улыбаются. От этого она почти срывалась на крик, но не выпускала его, и тогда он оглушал изнутри.
Зато мир расширился до коридоров и холлов, тоже чудных и торжественных. Красных, сиреневых и темно-зеленых, с золочеными сводами, мраморными, как непрозрачный лед, полами. Огромные стеклянные люстры ярких цветов, еще нелепей, чем в палате. Скульптуры, белые или раскрашенные: женщины и мужчины в тогах, мальчик-арапчонок с фруктами. Комнаты для анализов пусть и напоминали привычную больницу, тоже были отделаны мрамором.
Возили повсюду на кресле-каталке, хотя Лейла прекрасно могла ходить сама. Но это не важно, все далеко, все не важно. Никого, кроме работников клиники, она по пути не встречала, отчего нарядность залов казалась особенно надуманной, ненужной.
Только переходы между зданиями дышали легкостью, воздухом и светом. За толстым стеклом стен белели крылья необъятной клиники, а в промежутках – желтый песок, стеклянные коридоры и большие кубы с зеленой растительностью внутри. Редко, издалека Лейла видела других пациентов в коридорах или кубах и, глядя на привычную оранжевую пустыню, думала о базе на Марсе или секретной лаборатории в Сахаре. Куда это ее занесло …
Время от времени заходил доктор Альфредо. Лейла пыталась еще пару раз узнать, где она и как надолго, но в ответ ей только бессвязно излагали что-то непонятное медицинское. Говорил врач