унять его возбуждённое состояние.
– Кто здесь Клингер? Это ты? – указала она на меня. – Пойдём.
Я встал и медленно поплёлся за ней, будучи узником своего обессилевшего тела.
Мы вышли в освещённый коридор и зашли в процедурную. Меня усадили на кушетку и стали держать. Видимо, чтобы не вырывался. Алые шрамы стали фиолетовыми из-за холода. Мне затянули руку жгутом и… О, сладкая боль. Всё произошло так быстро, я даже не успел толком понять, что это было. Но боль вернула меня в сознание. Я сразу вспомнил то, как резал себя в ванной, перед глазами промелькнули картинки воспоминаний: кровь везде, брызги тёмно-вишнёвых капель на стенах, перемотанная жгутом рука, чтобы остановить неуёмный плотный поток венозного кровотечения. Я вспомнил тот ужас и эйфорию, вспомнил, как дрожал от наслаждения, купая в винных сгустках пальцы, чтобы написать на кафеле имя «Ксения». Меня переполняли противоречивые чувства ненависти к себе и любви к ней. Безумной любви, страшной любви, любви, поработившей мой разум, одурманившей сознание. Боль – единственное чувство, способное заставить меня жить.
– Ты чего такой довольный? – спросила медсестра.
Я промолчал, проговаривая в своей голове: «Ты заслуживаешь только страданий, только разрушение может избавить тебя от вины за то, что ты вообще появился на свет».
Моё лицо озарила пугающая улыбка, из-за которой я вмиг поймал на себе подозрительные взгляды окружающих меня женщин. Пришлось убрать её со своего лица и вновь придать ему ожидаемый вид, по-видимому, скорбный. Мне приложили к руке вату и отправили обратно в сопровождении медперсонала. Хотелось смеяться, в истерике, в судорогах, валяться на полу, раздирать лицо ногтями до крови. Но я молчал. Это всё происходило только внутри меня. Если я ещё могу сдержаться, то пусть будет так. Зачем пугать медсестёр и врачей?
На столе уже стояла каша, а рядом тётя Женя с таблетками и водой.
– Ну что? Таблеточки? – весело спросила тётя Женя.
Она высыпала в ложку четверти от жёлтого и от белого медикаментов, и я проглотил их, запивая водой.
– Открой рот и покажи, что ты выпил. У нас такие правила, – чуть более строго сказала она.
Я открыл рот, высовывая язык наружу.
– Ага, вижу. Ну что? Как ваше самочувствие, ребята?
– Спина болит, – пожаловался Эмиль.
– Хорошо, я скажу врачу, – ответила медсестра. – У нас для пациентов есть двигательный праксис.
– Что это такое? – отозвался Эмиль, зевая.
– Что-то вроде йоги, – сказала тётя Женя.
– О-о, йога. Это мне нравится. Я не против размяться, а то в этом боксе мы постоянно лежим. Надоело! – с ноткой возмущения размышлял он вслух.
Медсестра вышла из бокса.
Я закинул ногу на ногу и посмотрел на рисовую кашу, стоящую на столе. Я взял ложку и попробовал поднести её ко рту. Брезгливо проглатывая содержимое, я обнаружил личинку моли. О, как же она была похожа на крупинку риса. С омерзением