и показался Инк, перемазанный землёй и сажей. Берег уже скрылся из виду. Старый Жрец подтянул маленький парус и сел на корме у руля.
– Как ты узнал, что я здесь, Старый Жрец?
– Дракон Сребробрюхий всё норовил к лодке поближе подобраться, будто манило его что-то. У него к тебе особое отношение. – Старый Жрец посмотрел в затянутое низкими серыми тучами небо. – Я верил в тебя, Инк. Значит, так тому и быть.
К ночи поднялся ветер и грянула буря. Лодка беспомощно болталась промеж вздымающихся волн. Жрец привязал себя и Инка к мачте и велел Инку кричать:
– Кричи, Инк. Громко кричи. Чтобы дух бури услышал тебя и успокоился.
Голос Инка тонул в грохоте волн, и слёзы смешивались с солёными брызгами. Он кричал изо всех сил, пока не потерял сознание.
Когда Инк открыл глаза, буря уже стихла. Он лежал на песке среди огромных валунов. Песок был везде: в одежде, в волосах, в глазах, во рту. Отплёвываясь, Инк сел, горло горело огнём. Вдруг до слуха его донёсся сдавленный стон. За соседним валуном лежал Старый Жрец. На голове его зияла огромная рана, спутанные волосы слиплись от крови. Песок под ним был красным. Инк упал на колени и тронул его за плечо. Жрец с трудом разлепил глаза и прошептал:
– Я завершил свой путь, Инк. На этом острове ты будешь жить один. Каждый день ты будешь подниматься вон на ту высокую скалу. И будешь кричать, Инк.
– Что кричать? Как?
– Перекричи свой страх, Инк. Проклинай тех, кого ненавидишь. Зови, если кого-то любишь. До тех пор, пока не проснётся твой дракон.
– Я не хочу, чтобы он просыпался! – закричал Инк.
– Обещай. – Жрец закрыл глаза, устало обмяк и испустил последний вздох.
Инк уткнулся в мокрые лохмотья на груди Жреца, вдохнул тошнотворный сладко-солёный запах и горько заплакал.
И стал Инк жить один на дальнем острове, где буйный ветер неустанно гнал огромные волны на мрачные скалы, где море грохотало так, что не только камни, но и чайки и прочая редкая живность давно оглохли. Привычный к работе по хозяйству, Инк соорудил себе шалаш из обломков лодок, которые собрал на каменистом берегу. Мох стал ему тощей периной, а накидка Старого Жреца, отстиранная от крови, – одеялом. Пропитание он добывал на земле и в море – скудное, но достаточное, чтобы держаться на ногах.
Три года, следуя завету Старого Жреца, Инк каждый день поднимался на высокую скалу, что гордо вздымалась над морем. Дрожа перед неистовым натиском бесноватой стихии, он собирал волю в кулак, расправлял плечи и кричал в ответ. И с каждым днём голос его становился всё громче. И сильнее. И увереннее. И однажды Инк закричал так мощно и громко, что вдруг ощутил, как раздвигаются рёбра и из солнечного сплетения рвётся наружу доселе неведомая мощь. Тело его пронзила яркая вспышка боли, и вспомнились слова Старого Жреца: чем старше драконосирый, тем труднее даётся ему пробуждение дракона. Ослеплённый болью и ужасом Инк зашатался и упал на камни. Из его груди – из него и над ним, – словно из бутона диковинного