деятель. Он задумал провести благодетельные для Дагегестана реформы: объединить все племена, смягчить нравы путем уничтожения грабежа, но, видно, тогда время еще не подошло для задуманных Шах-Маном реформ. Отчасти ему удалось сделать кое-что, но горцы никак не могли примириться с невозможностью прибегать к грабежу и насилию.
Они изгнали Шах-Мана, и во главе подготовивших это изгнание были его сыновья. Через три года Шах-Ман повел на родные горы персов.
Нельзя сказать, чтобы и сами дагестанцы не были без греха при этом нападении шаха Надира. При первых битвах персы постоянно побеждали их. Одна битва произошла при Чир-Викиате, но здесь победителями вышли дагестанцы. Они захватили предводителя персов Курбана, брата Надира, и сожгли его живым. Это так озлобило шаха, что тогда-то он порешил завоевать весь Дагестан, а на том месте, где сожжен был Курбан, сделать холм из голов дагестанцев. Это было исполнено. Затем с несметными полчищами Надир тронулся на Дагестан и покорил его. Осталось непокоренным только жившее в Обохских горах племя андаляльцев, с которыми персы и встретились под аулом Чох, в долине, омываемой горной речкой Орди-Ором. Поражение персов было полнейшее.
Шах-Ман кончил благородно. Он сам явился в родной аул в полном вооружении и объявил там собравшемуся народу, что он был оскорблен несправедливостью и привел персов ради отмщения. Теперь, удовлетворив мстительное чувство, он не находит себе цели жизни, просит своих земляков убить его, но вместе с тем требует, чтобы были казнены и его сыновья, осмелившиеся пойти против родителя.
И просьба, и требование Шах-Мана были удовлетворены. Поражение под Чохом удручающе подействовало на Надира. Историк говорит, что он плакал от досады при этом отступлении. По ночам он выбегал из гаремных палаток в свой шатер и сидел там часа по два, по три, придумывая, кого бы ему казнить. Иногда он кричал, что счастье покидает его, но он, вопреки судьбе, овладеет Дагестаном, хотя бы ради этого ему пришлось потерять все свое войско. Однажды он призвал к себе индийского факира, чтобы тот предсказал ему будущее.
«Напрасно он столько труда принимает, – писал по этому поводу в Петербург Колюшкин, – потому что и без волшебства знать можно, что он скорее все свое войско потеряет и сам пропадет, нежели лезгинцев покорит».
Такой сосед представлял опасность для России. При очевидной ненормальности Надира можно было ожидать внезапного вторжения персов в Предкавказье. Приняты были меры. На Терскую линию в качестве командующего ею был прислан уже прославивший себя на Кавказе подвигами генерал Еропкин; с Волги и с Дона были приведены войска, в Астрахани принялись за сооружение флота для Каспийского моря. Последнее явилось следствием того, что около Надира явился некий англичанин Элтон, который, подстрекая его к нападению на Россию, приступил к сооружению военных судов, пригодных для плавания по России.
В 1747 году в Персии вспыхнул мятеж, и Надир был убит своим племянником Али-Кули-ханом. Эта смерть положила конец тревогам на Тереке. Пригнанные туда из России полки были возвращены обратно, и Кавказ замер вплоть до вступления на престол императрицы Екатерины II.
Слово «замер» вовсе не значит здесь, что на Кавказе царили тишь да гладь да божья благодать. Ничего подобного не было. Лилась кровь, происходили и мелкие схватки,